Читаем Я решил стать женщиной полностью

- Тьфу, ты! Несносная баба.

Катя дала мне подзатыльник, и я сразу нашла место в суетливой тесноте машин, я нагло просунула широкий, приплюснутой формы, капот <Интрепида> перед нарядным большим <Мерсом>, тот от беспомощности заскулил своим дорогим клаксоном, а мы уже мчались на Профсоюзную улицу.

Ко входу нас пустили только разгрузиться, затем нам пришлось отъехать на стоянку к воротам.

Много киношных машин, много людей, много выёбывающихся друг перед другом моделек обоего пола, много очень деловито снующих, но совершенно без дела участников съемочной группы, но нет никого, кто мог бы внятно сказать о распорядке и времени съемки. С нами была Оля Алисова, мы заехали за ней по пути.

- Никакой съёмки сегодня не будет, - решительным голосом объявила я. Я даже не рассказала о причинах, но Ольга с Катей мне сразу поверили, на всякий случай всё-таки спросив:

- Почему не будет? Мы же приехали. И людей вон сколько. Сейчас Борю найду и договорюсь с ним о нашем времени, - Оля растерянно озиралась по сторонам, было видно, что она сама не рада и что ей тоже не хочется провести весь день в ожидании и потом уехать ни с чем.

- Мы приехали, съёмка уже должна была начаться, а никто ещё даже не чешется. Пока всё начнется: времени для фотосессии вряд ли останется. А полноценно снять - нужно время. Если ты с Борей будешь говорить, то он, конечно, скажет, - оставайтесь, уже скоро: А сам мозги проебет, а потом разведет руками и скажет: <Ну, вы же понимаете, что клип важнее, вы же сами видите, что времени на фото не осталось>. Лучше скажи, что здесь нет подходящего места, что скелеты за стёклами, а стёкла будут бликовать и т.д.. Лучше смотаться по быстрому: Поедем, поедим куда-нибудь.

- Да? - по-прежнему неуверенно мялась Оля. - Ладно, дождемся Борю, и я скажу, что лучше его потом снимем: в студии. А динозавра на компьютере ему подставлю.

- Подставь, подставь: Хорошая ему компания будет, - обрадовалась я, что она согласилась со мной.

Мы побродили по музею, все снимающие и снимающиеся бесцельно слонялись взад-вперёд. Встретили Кальварского, оказывается, это он был режиссером снимающегося здесь в музее клипа о древностях. Лицо не просто колоритное, оно было особенное, оно сразу обращало на себя внимание и навсегда запоминалось: даже мне. Оно много и часто сплющивалось в забавную клоунскую улыбку, как у продающихся для детей рожиц-игрушек с чем-то вроде пластилина внутри и тонкой резиновой оболочкой снаружи, такую улыбку невозможно было не поддержать, все и поддерживали, тут же улыбаясь или даже хохоча в ответ и за компанию с пластилиновым лицом Кальварского. Глаза его при этом не хотели участвовать во всеобщем веселье, они зыркали колюче по сторонам.

С Кальварским я была знакома, однажды он привозил к нам на фотосессию Наталью Власову, он, по-моему, в тот момент выступал её продюсером, а, может, нет:, но привозил, значит, имел какое-то к ней отношение. Власова нравилась мне своей единственной песней, крутящейся непрерывно на всех станциях - <Ты мой бог, я у твоих ног> или что-то похожее: Своей шикарной фигурой она нравилась мне тоже. Но сняла я её с любовью, но хреновенько, - вышла она какой-то бесцветной и простоватой: Аслан украшал её, как мог, увешивал сделанными им же самим аксессуарами:, кожаные браслеты, что-то тоже кожаное на плечо и в волосы, но лучше Наташа от этого не становилась. Она была не то, что скованна: она была как бы чуть сварена и вынута неожиданно для неё из бульона. Чуть варенная и засыпающая с зевотой она такой, в итоге, и вышла. Я сама была не довольна съёмкой, но не знала, были ли довольны остальные. Поэтому я попыталась обойти Кальварского стороной, но не вышло и пришлось с улыбкой №8 - для праздничных случаев, здороваться: <Как дела?> и всё такое. Хреново снятую нами Власову не вспомнили, и я с облегчением прошла дальше.

Обойдя всё, что только можно в этом музее, мы по счастливому случаю наткнулись на местный буфет, там и остались, прочно и навсегда заняв удобный столик. Буфет был гнилой, каким и должен был быть в таком заброшенном месте, но девать себя было абсолютно некуда, и мы сидели в нём, вливая в себя от скуки плохой кофе и чай, - <шикарный> буфет предлагал же <широкий> ассортимент, мы им от безысходности и пользовались. Все занятые в съёмке персонажи, подтягивались сюда же, тесно заполняя уже занятые столы. Звезда Боря Моисеев запланировано опаздывал, а то, как же все поймут, что он звезда. И он был, наверное, прав. Хуево поешь? Ищи другие пути стать уважаемым и известным. Он и находил.

Ну вот, наконец, выждав, сам, наверное, страдая от скуки, положенный для звезды срок, появился и он сам. Нет не на площадке: здесь же в буфете. Столы сдвинули, и мы по его приглашению сели к нему. Было видно, его интересовала моя внешность и, конечно, причины, почему я так выгляжу. Я сидела рядом с ним и видела, как он украдкой разглядывал меня. Из равновесия его, в итоге, вывели мои сапоги, он не выдержал:

- Это что не ботинки? - удивился он.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное