Читаем Я решил стать женщиной полностью

Револьвер был девятимиллиметровый и назывался громко <Маршал>, барабан вмещал всего пять патронов, на всё это мне было наплевать. Мне понравилась у него коричневая рукоять, и только поэтому я его купила аж лет десять тому назад. Я потаскала его, успела даже как-то раз из него выстрелить прямо в метро. Здоровый молодой мужик бил пожилую женщину, причин не знаю. Я сошла с эскалатора и увидела эту некрасивую сцену. Настроения быть Робин Гудом абсолютно не было, и мужик был на полголовы выше меня, и я малодушно прошла мимо, но на мужика посмотрев при этом излишне красноречиво: <Мудак ты ебанный!> - вложила я такой смысл в этот свой взгляд. Сверкнула я суровым оком и пошла дальше, свернув вскоре в арку между колоннами к поездам. Мне было жалко побитую старушку, но я о ней уже почти забыла, я остановилась в ожидании поезда, поворачиваю голову к тому концу тоннеля, из которого он должен был выскочить, предупредив о своем приближении светящимися полосками бликов на рельсах: Не поезд: ко мне приближалась гроза пожилых тётенек, приближалась решительно и было понятно, что по направлению ко мне. Опять стало страшно, но не убегать же от мудаков. Я нащупала рукоять револьвера, вот она в кармане куртки, но руку из кармана я вытащила без него, мне в голову не могла прийти мысль стрелять в метро. Мужик был интеллигентного вида, в наше время женщину могут бить не только бандиты, но и такие приятные с виду мужчины в серых плащах с короткими белобрысыми волосами и с высоким залысинами. Он подходил ко мне не задать вопрос, как проехать в Бирюлево, он подошел на расстояние пары шагов и достаточно бодро замахнулся: Отскочить я успела, но уже с полнейшей уверенностью, что справиться с ним шансов у меня нет. На хуй я на него посмотрела!? Почему нельзя жить спокойно? Мышкой юркнуть в вагончик, незаметненько выскочить на станции <Сходненская> и бочком, бочком на свою Новопоселковую. Думала я об этом, отвлекаясь только на то, чтобы увернуться от удара. От собственной слабости я всё-таки достала пистолет, он нисколько не напугал ебнутого товарища в КГБшном плаще, я, в общем-то, и не пугала, а размахивала им и пыталась тяжелой рукояткой ударить злого хулигана по голове: Весь этот action происходил у края платформы и расположилась я неудачно между неуравновешенным товарищем и как раз этим опасным краем, а поезд уже приближался, и сверкнув бликами по рельсам, и потом, появившись сам, и потом погудел даже. Логичную мысль подсказал <паровоз>, я подумала грустно и спокойно: <Зачем я здесь размахиваю пистолетом и строю из себя <Рокки четыре>!? Мужик здоровый и, может, даже спортсмен, чего бы он так шустро двигался, стукнет меня сейчас по башке, и скачусь я вниз на грязные шпалы, а пока я буду думать, как отстирать от нарядной одежды мазут, меня вначале потрясет немного о контактную рельсу, обуглится на мне значительная часть тела, а чтобы я не мучилась от ожогов, меня переедет загруженный десятками или сотнями людей поезд. Покатиться моя голова, как у Берлиоза, или меня разрежет в другом месте? Того хоть предупредили:> Я перестала суетиться, спокойно вытянула руку в направлении интеллигентной головы и выстрелила. Мужик не упал и, конечно, не умер, но утратил свою прыть окончательно, он схватился двумя руками за лицо, как будто заплакал, и закачался взад-вперед. Поезд тем временем уже останавливался и, наконец, открыл свои двери. Я, пятясь назад, вошла в вагон, некоторое время двери не закрывались, видимо, машинист связывался с милицией, а я с ужасом думала о возможных последствиях. Но милиции на меня и в этот день не хватило, двери закрылись, и мы поехали. Вспомнила я эту историю, держа револьвер в руке: Повертела, повертела, да и сунула его в карман. Я давно перестала его носить с собой, уже несколько лет, по причине его тяжести и по причине усиления ответственности, в связи с новым законом об оружии. Так как никто толком не мог сказать, чем грозит ношение газового незарегистрированного оружия, я его и вовсе схоронила меж канцелярских папок, решив не испытывать и без того становящуюся непредсказуемой судьбу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное