Я решил стать женщиной

Я вышла с Морсом на угол Зорге и Алабяна, здесь был небольшой <пятачок>, точнее треугольный скверик, вставленный в этот угол между улицами. Полная луна: Фонари на Зорге потухли, на более цивилизованной Алабяна горят. Освещение контрастное, блики на влажной жидкой траве. Морс, подвижная скотинка, так быстро за пару секунд обосал весь сквер, что искренне меня восхитил. Сразу в десятке мест запарило, и обыденный городской ночной пейзаж неожиданно превратился в декорацию для съемок триллера. Все те же блики: но на влажной, покрывшейся ночной росой, рваными клочками, траве, они обострились, отливают мертвенным светом луны: вот и она полным кругом в кадре: а такая незатейливая форма луны, знают даже малые дети, не предвещает ничего хорошего, как минимум ожившие мертвецы должны вылезать из кладбищенской земли, вырываться их сгнившие руки, появляться их головы с отваливающимися челюстями. Разбросанные повсюду кочки - это истоптанные могилы на кладбище вурдалаков, и места их захоронения обозначил мой Морс, заколдованная летучая мышь-вампир: Вот они уже задышали, и гнилой смердящий пар вырывается из земли, и дымится облачками, как из кипящих кастрюль, и струится он вверх против света луны и света ночных фонарей. Если бы действительно снимался фильм, то для такого правдоподобного эффекта потребовалась бы целая бригада декораторов, а тут всё сделала одна моя собака-засанка. Полминуты назад я спустила его с поводка, а он уже описал пол-улицы.

От черного против света луны дерева отделилась мужская фигура, я испугалась и отошла в сторону от тропинки, идущей диагональю от конца одной улицы к началу другой. Мужчина прошел по ней мимо меня и скрылся за домом. Он мне опять показался знакомым, он точно походил на сегодняшнего, выглянувшего из кустов. А тот был похож тоже на кого-то, но я никогда никого не помнила. <Может, живет здесь>, - подумала я беспечно. Он прошел мимо меня, даже не взглянув, только опасливо покосившись на Морса. <Точно живет в соседнем доме и выходит просто покурить>, - успокоилась я окончательно. Я отвела Морса и побежала к Кате.

Сели ужинать мы не у неё, а у её родителей. Её квартира была смежной или даже была продолжением или частью общей квартиры. Поэтому я называю очень условно - <Катина> или <родителей>. Близился юбилей Льва Ефимовича, это делало его и озабоченным, и вместе с тем одновременно делало его настроение приподнятым. Мы ели запеканку и смотрели новости.

Первый сюжет - мелькнул и что-то сказал Путин, это для Кати, о чём я, конечно, не преминула пошутить. Взорвали что-то в Чечне, - это меня всегда возмущало и вводило в брюзжащее гражданское возбуждение. Я, как обыкновенный обыватель, не могла понять, как можно так долго воевать и иметь потери по-прежнему ежедневно? Где саперы? Где дисциплина? Где соответствующее военному положению сопровождение колон? Почему в телевизионных сюжетах солдаты без жилетов и касок? А это условие их безопасности, и тоже следствие плохой дисциплины: и их, и их непосредственных командиров. Зачем разбрасывать редкие блок-посты для пьянства военных, почему не сделать полноценную границу или вокруг всей Чечни, или хотя бы вокруг очагов скопления банд? Откуда вооружение у чеченцев? Всё куплено - всё продано: не только автоматы Калашникова: жизнь русских людей тоже предмет торга, да и чеченских тоже. Воюют, гибнут, приторговывают, - настоящая война, бездарная, непрофессиональная, бессмысленно уносящая жизни: Закончился чеченский сюжет, закончились мои брюзжания. Лев Ефимович единственный меня поддержал.

На экране в клетчатой чалме появился бессмертный Арафат.

- Мудак губастый, - обрадовался знакомому лицу Лев Ефимович.

- Папа: Прекрати ругаться. Тоже мне академик-матершиник, - возмутилась Катя.

- Левочка, почему ты так нехорошо ругаешься? - поддержала Катю Гертруда Николаевна.

- Я академик, но я рабочий человек, человек тяжелого труда, мне можно, - с пафосом объявил своё право на словесную свободу академик, профессор, герой соц. Труда, лауреат всего на свете, вице-президент и прочее, сидящий в полосатом махровом халате и в спортивных <трениках> под ним Катин папа. Он, довольный своей речью, опять обратил своё внимание и свою словесную свободу на Арафата. - Нет, всё-таки настоящий мудак, - уже вполголоса поприличней повторил Лев Ефимович. - Гиля, помнишь мы были на приеме у Хоннекера? Мы там познакомились с этой обезьяной, Брежнев ещё был. Нас Хоннекер и представил, так эта черная рожа полезла целоваться своими отвисшими губами. Как будто я ему невеста - взасос! Тьфу, гадость! Он меня всего обслюнявил. Что за времена были? Со всеми тогда на приеме перецеловались, как я ещё дожил до своих лет, не помер от заразы. Вот, хитрожопый, сколько лет уже верховодит: Как медуза, и губы висят: - Лев Ефимович двумя руками оттянул свои губы и начал их безжалостно дергать. - Тьфу, обезьяна!

- Зато у него жена молодая и красивая, - вставила аргумент в пользу Арафата Катя.

- Да, молодая. Блондиночка, - подтвердила Гертруда Николаевна.

- А где вы её видели? - поинтересовалась я.