Читаем Я решил стать женщиной полностью

- Да, ненавидит: - повторила я задумчиво. - За что? За то, что развелись? Я, вообще, перестала что-либо понимать в этой жизни. Раньше всё было просто и понятно. Работа, дом, любимая девушка: Сейчас ни дома, ни любимой девушки, и бывшая жена-убийца. Во, блядь, поганая жизнь!

- Олива, всё устроится, не расстраивайся, - начал меня успокаивать мой верный Катюшон.

- Надо как-то выяснить, знала Маша об этом или нет. Меня это интересует сейчас больше всего. Блядь, голова болит, затылок прямо горит: Придётся к хирургу обращаться: зашивать, наверное... Не сдохнуть бы ещё.

- К хирургу обязательно надо, у тебя не рана, а месиво на затылке. А как ты сможешь узнать про Машу, имеет она отношение к этому или не имеет?

- Не знаю пока. Пока буду общаться с ней, как обычно, как будто ничего не произошло. Если она знала об этом, то сама как-нибудь выдаст или даст понять, мозгов не хватит скрыть. Буду выжидать. Только ты не проболтайся: Вообще никому.

- Ты меня знаешь, я никогда никому не болтаю.

- Надо срочно получать разрешение на смену пола, менять его, делать операцию: Посадят в тюрьму, так хоть в женскую.

- Из-за этого менять пол? Может, ещё всё обойдется?

- Не из-за этого: Всё равно поменяю пол, всё идёт к этому. Мне тяжело становится жить так. Ты сама всё знаешь:

- Знаю, - Катя вздохнула.

- Отношения я все растеряла: с тобой тоже: С другими у меня чего-то не клеится, и неинтересен никто. Ох! Как так могла измениться жизнь!? Ты представляешь, если меня посадят в обычную тюрьму с обычными мужиками? - сама я себе этого представить не могла, а если представляла, то картины рисовались жуткие.

- Не говори лучше, лучше действительно меняй документы скорее. В мужскую тюрьму? Ты умрёшь там. И почему вообще в тюрьму? Может быть, всё будет хорошо?

- Хорошо: хорошо: - бездумно повторила я за Катей несколько раз. - Ладно, рано говорить об этом, надо сейчас всё закончить:

Дальше не возникало препятствий для нашего дела. За Восточным мостом я свернула налево, вскоре выехала на улицу Сходненская, повернула во двор за продовольственной оптовой базой, раньше лет двадцать назад это был обычный продовольственный двухэтажный магазин, и остановились тут же у этого магазина слева от него. Я выкинула Шамиля на землю, я уже не щупала его пульс, я чувствовала в его теле смерть, на ощупь: Он был еще теплым, он совсем не остыл, не успел: и не закоченел, конечно, :но на ощупь тело стало совсем другим, телом неживого человека. Я быстро сняла с него все вещи, оставив его в трусах, сняла пакет с его головы, засунула его вместе с одеждой. Пакеты я бросила в салон, багажники иногда, я знала, проверяют, в салоны лазают гораздо реже, тем более веселая не по ночному времени собака скакала по задним сиденьям. Всё: Я так устала, что больше не была способна ни на одно действие. Чтобы умно не оставить тут же вывалившийся из кармана свой паспорт или ещё что-нибудь, как это бывает в фильмах, я окинула внимательным взглядом выбранное место инсценированного преступления. Вроде всё нормально, только голый Шамиль в белых трусах неуместно лежал на ухабистой грязной дороге лицом в, может быть, уже замерзающей в это время года небольшой луже.

Не повернув к Свободе, я въехала на Западный мост.

- Ты куда? - испугалась Катя.

- Сейчас, - я опустила стекло, достала завернутый тоже в мешок из-под мусора револьвер, после выстрела от ствола резко тянуло, и у нас в салоне начали слезиться глаза, и его пришлось завернуть. Я вытащила револьвер из пакета и, не вылезая из машины, выбросила его через окно в канал. Он, кувыркнувшись, перелетел через перила: Плюх: Спасибо тебе, пистолет Маршал! Спасибо тебе, Лёха! Настоящий друг и мент! Помер давно, а спас ты меня, брат! Царствие тебе небесное!

* * * * *

Мой последний акт любви с Машей произошел следующим образом. Произошел он незадолго до моего ухода от неё, то есть давно. Сексом мы уже почти не занимались, это стало редкостью в наших отношениях чрезвычайной. Я каждый секс того периода справедливо оценивала как последний, но он всё равно иногда всплывал и цеплялся неожиданным удовольствием и надеждой, что всё ещё будет у нас хорошо.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное