Я - твое поражение (СИ)

К Аристотелю я заявился поздно и, не отвечая на вопросы, сразу прошёл к себе. Запер дверь, не желая даже помощи рабов, сам приготовил себе ванну, нагрев, натаскал воды, добавив немного ослиного молока для бледности кожи, как делали дома, и погрузился в прохладные волны до носа. Несомненно, учитель знал о разногласиях во дворце. Ты, Александр, тайком от меня поделился с ним и, наверное, попросил совета. Интересно, каков был ответ философа? Для блага государства порвать со мной? Жаль, что я не имею своего шпиона в его доме, в будущем мне надо будет озаботиться подобным обстоятельством. Феликс, а с ним я встречусь завтра, передаст за пару золотых всё, что услышит и увидит на пиру, но хочу ли я это знать? Выдержку ли правду?

Завыв сквозь зубы, погрузился полностью в воду до макушки и принялся ополаскивать длинные тёмные пряди с медно-рыжеватым оттенком.

Аристотель думает, что я, подобно Стевии, пренебрегу разумом ради любви? Он пугает меня? Чем? Нищетой? Презрением? Грязью? Разве сейчас я не подобен брошенной проститутке, не имеющей и драхмы за душой? Разве всё чем я владею, не принадлежит Александру?! Мои кольца, пояса, плащи — всё это я получил через постель и будь у меня хоть капля чести, то, подобно стоикам, должен бросить позорящие меня вещи и уйти обнажённым. Честь? Я забыл, что значит для меня это слово! Якшаюсь с городскими отбросами, дерусь от скуки, пропадаю по ночам, выпивая неизвестно с кем! Как же быстро сполз с меня аристократический лоск! Глядя на мою битую морду, никто не поверит, что я, как и пирующие сейчас во дворце, благородный господин. Но если и Александр забудет это обстоятельство, то клянусь Асклепием, я напомню ему!

Решение пришло легко и просто. Подобно Афродите, я легко поднялся из молочных волн, обсушил тело мягким покрывалом, залечил ушибы и лёг спать. Мне понадобится много сил завтра. Отныне никто не посмеет сделать мне больно, указав на место мальчика для ложа. Меня будет уважать всякая тварь!

Как бы не желал, заснул я далеко за полночь, без сновидений.

Феликс, обрадованный щедрым вознаграждением, торопился рассказать обо всём, чему был свидетелем:

— О Гефестион, это было величественное зрелище! До сорока лож стояли с обеих сторон от царского места. Усыпанные лепестками алых роз и лилий, с золотыми ножками в виде спящих львов и подушками персидских тканей, эти ложа были достойны олимпийских богов! Нам велели ждать в небольшой нише, до времени скрываясь за занавеской. Я же, помня твою просьбу, подобрался ближе и смотрел в щель. Я хорошо разглядел входящих: среди них было много молодых полководцев, вернувшихся недавно из похода. Все славили Филиппа и Александра, говорили, что царевич проявил себя как молодой лев и даже его вид приводил врага в трепет!

— Обычный придворный трёп, Феликс, мне он неинтересен!

— Да я понимаю! Так вот, когда рабы внесли с десяток царских кратеров, а за виночерпиями в зал вошли приглашённые гетеры, я, к тому времени, уже услаждал игрой слух гостей и мог, не прячась, глядеть на их прекрасные формы. Среди них была и Калликсена. О боги, она оказалась даже прелестнее, чем говорили знатоки. Невысокая, но изящная фигурка, точно из слоновой кости выточена, смуглая с золотым отливом упругая кожа, а глаза! О Гефестион, ты бы тоже влюбился в её влажные чёрные глаза, точно у молодой косули. Клянусь, она даже не прибегает к ухищрениям косметов, настолько густы и выразительные её брови и ресницы! Увидев Калликсену, наш царевич Александр даже приподнялся на ложе, одариваемая красавицу величественной улыбкой.

Я едва сдержался, чтобы не врезать Феликсу кулаком в зубы.

— Продолжай!

— Калликсена спела очень миленькую песенку, а я, приблизившись, вызвался ей подыграть, помня, что ты велел хорошенько её рассмотреть. Сказать к слову, я был совсем не против держаться ближе к ней, но Александр отослал меня, указав Калликсене место на своём ложе. И весь пир поил её из своей чаши. Они ели сочные фиги и гранаты, мясо цыпленка под лавровыми листьями…

— Меня не интересует набор блюд! Скажи, он обнимал Калликсену?

— И ещё как! За талию, потом вот так легонько поглаживал её по бедрам, что-то шептал на ухо смешное, от чего Калликсена приглушённо смеялась и немного краснела. О Гефестион, они стоили друг друга: мощный воин и нежная девушка, неудивительно, что вскоре Александр пожелал с ней уединиться. Поднявшись с ложа, он восславил Афродиту, после чего скрылся с красавицей за длинным занавесом.

— Как долго они отсутствовали? Несколько минут? Час? Два?

— Гефестион, ты…

— Я должен знать всё! — рявкнул, точно дикий зверь, пугая Феликса.

— До конца пира они более не появлялись. Прости, ты как-то странно себя ведёшь. Не заболел?