Я - твое поражение (СИ)

— Нет, филэ, нашу. Ты так горячо молился за меня, что боги вняли и даровали победу. Собирайся, мы отпразднуем её вместе!

Знал бы ты, чем я на самом деле занимался, но… улыбнувшись, только смущённо потупил взгляд и согласился с откровенной ложью.

Крепость располагалась между двух скал, застрявшая в каменной расщелине. Вздыбленная над долиной, точно морда неукротимого жеребца, каменная цитадель казалась неприступной. Мы прошли по незаметной узкой тропинке, вьющейся между серых валунов, и попали на утоптанную воинами дорогу, здесь пересели на коней, чтобы верхом въехать в покорённую крепость. Везде, куда проникал взгляд, ясно обозначились плоды твоего триумфа. Я уже встречался с фракийцами, но, чтобы в таком количестве и мёртвыми… Бородатые лица покойников неподвижно глазели в небо, над ними кружили погребальные птицы, выбирая наиболее лакомую жертву.

— Я распорядился подобрать всех наших, погибших при штурме. Сегодня вечером мы соорудим им знатный костёр из жилищ этих варваров.

Очнувшись от дум, заметил, что ты мне что-то упорно втолковываешь.

— Да?.. Конечно! Почтить их память?..

Невдалеке шла потасовка: около десятка солдат пытались связать пленника в высокой шапке из шкуры рыси и лохматой накидке на плечах.

— Кто это?

— Крисид, их предводитель. Зять царя. Он сражался с потрясающей доблестью и заслужил моё милосердие. Мы возьмём его в Пеллу.

— Ты принял мудрое решение Александр, он станет доказательством твоей победы и залогом смирения своих соотечественников.

Промолчав, ты проехал вперёд, а я в последний раз оглянулся на пленника. С петлёй на шее, тот по-прежнему никому не давал поставить себя на колени, огрызался, ворча как дикий зверь.

Он уже тогда понравился мне!

Через разбитые ворота, навстречу всадникам вывели связанных женщин и детей. Дикарки шли, опустив головы, у многих на руках и теле зияли глубокие раны. Одежды, некогда целомудренно скрывающие груди и стопы, были разодраны почти до пола. Я ожидал, что, увидев нас, несчастные бросятся униженно умолять о снисхождении, но нет. Они прошли мимо, так, словно и не видели предводителя войска, неторопливо шагающего по главной улице.

— Дикари, — задумчиво отметил ты, — им неведомо моё милосердие. Двух моих послов с предложением о сдаче крепости они скинули со скалы Гермеса - вон оттуда!

С западного крыла стены скалы как бы расходились, открывая отвесный выступ, за ним находилась пропасть, казавшаяся бездонной.

— Они верят, что сброшенные с того уступа люди попадают прямиком в Тартар, минуя суд блаженных духов. Печально, не так ли?

— Пожалуй.

Мы расположились в одном из уцелевших домов, рядом с единственным в цитадели колодцем. Обрадованные возможностью свободно пограбить, наши македонцы бросились рьяно разорять останки жилищ. Не смущаясь воплями и короткими драками с беспомощными стариками и старухами, теми, кто не подлежал продаже на невольничьем рынке, солдаты, утратив человеческий облик, повсюду чинили страшные беззакония. Матерей насиловали рядом с новорождёнными младенцами, раненых и больных, без церемоний, попросту забивали палками, камнями, ударом головы о косяк дома. Крепость Бурных врат захлебнулась кровью своих защитников и только в одном доме сохранялась тишина, горел ровный огонек, поднимающийся из глиняной масляной лампы.

Упёршись ладонями в изголовье старой кровати, знававший не одно поколение медов, ты, самозабвенно закатив глаза, загонял в меня истосковавшийся без дела член, стонал и вскрикивал от полноты ощущений, шептал милые прозвища. Вокруг умирали люди, а нам не было до них дела. Поглощённые эросом, мы заботились только друг о друге, о том, чтобы доставить любимому наивысшее наслаждение. Достойное только его! На твоём бедре виднелся след от ножа — глубокая алая полоса. От резких движений, покрывающая её корочка отлетела, и несколько капель пролилось на шкуры, заменяющие нам покрывала, чем я не замедлил воспользоваться, попробовав твою кровь на вкус.

— Сладкая!

Утро мы встретили утомленные бесконечной погоней за сладострастием. Резкое пробуждение от трели сигнального рожка не вызвало прилива энтузиазма. Зевающие, мы вылезли наружу, находя своих солдат не менее сонными. Ты приказал трубить общий сбор, готовить лошадей, выбранив особо медлительных и опоздавших на построение солдат, галопом рванул в горы. Наконец-то я скакал рядом, мой обозный жеребец, тот самый рыжий с белесым хвостом и задней правой ногой, обутой в светлый сапожок, не отставал от знаменитого Буцефала. По узким горным тропам, по крутым уступам, везде, где наши лошади могли поставить копыто, мы проехали, намечая места будущих рейдов. Вернулись затемно, кое-как перекусив, бухнулись в постель.

— Филэ… — устало пробормотал ты, обнял и… захрапел. Я лежал, не шевелясь, хотя тоже был измотан, но воспоминание о пленнике мешало заснуть. Тогда, осторожно разомкнув объятиям, встал и, накинув широкий плащ, вышел из дома. Ко мне бросился один из телохранителей, я сделал ему знак идти со мною.

— Где фракиец, которому Александр подарил жизнь?