Ядовито-розовая ручная граната (СИ)

Шерсть покалывала кожу: словно волны шелковистых усиков пробегали по телу при каждом вдохе Джона. Одна обнаженная рука Шерлока, прижатая к теплому кокону джемпера, обхватывала друга за талию, другая была придавлена его весом: добровольный пленник своего бремени.

Каждый выдох, что, шелестя, срывался с губ Джона, касался ключицы Шерлока там, где свободная больничная рубашка не прикрывала кожу, и тот понял, что ощущает, как в этом размеренном, похожем на прибой, ритме драгоценным песком сквозь его пальцы ускользает время. Рано или поздно ему придется разбудить Джона и попросить его покинуть кровать хотя бы ради того, чтобы предотвратить неприятности со стороны медсестер. В глубине души Шерлок был уверен, что они с Майкрофтом на пару справятся с тем, чтобы не дать медперсоналу выставить Джона из больницы, но не хотел рисковать. Либо они с Джоном уходят отсюда вместе, либо оба остаются.

Джон уткнулся лицом ему в шею, разглаженный сном лоб оказался на одном уровне с губами Шерлока. Нос щекотали светлые волосы, все еще слегка пахшие сигаретным дымом и свежим воздухом, хотя прошло уже несколько часов со времени краткого пребывания Джона за стенами больницы. Тело друга было расслабленным, а обхватившее худую фигуру Шерлока объятие – совсем слабым; он лежал тихо и неподвижно в глубоком забытьи измученного человека.

Шерлок знал, что ему лучше было бы последовать примеру Джона. Он чувствовал, как нарастает, притупляя острые грани мыслей и замедляя биение сердца, искушение закрыть глаза, но почему-то казалось, что так он рискует слишком многое упустить. Перед ним было столько данных для обработки и каталогизации - мельчайшие детали, что он не смог заметить, находясь глубоко в окопах зоны военных действий своей мигрени: как смягчились во сне черты лица друга, как взъерошились его волосы, а золотистые и седые прядки в приглушенном свете палаты превратились в бледно-желтые.

Ощущая себя вором, он скользнул губами по лбу Джона. Это было скорее простое прикосновение, чем поцелуй, украденный момент их возросшей близости, и Шерлок задержал дыхание, когда Джон пошевелился, прежде чем замереть вновь. Он не хотел разрушить это – чем бы оно ни было. Чувствовать, как доверчиво лежит в его руках Джон, оказалось волнующим переживанием. До настоящего времени сама мысль о том, что он будет просто держать кого-то, пока тот спит, казалась Шерлоку напрасной тратой времени. Чем может заинтересовать его уснувший человек, если в мире есть еще так много - скрытого под темным покровом лондонской ночи – что достойно его внимания?

А сейчас он осознавал, что с радостью готов сделать исключение, по крайне мере, для Джона. Да, он и в самом деле может попытаться и заставить себя оставаться в кровати в темноте долгие часы, сосредоточив всю свою гениальность на одном – вот этом человеке и его загадках. Шерлок чрезвычайно редко обращал свой интерес на людей, если только те не являлись жертвами изощренного убийства. Большинство из них так примитивны, и на поверхности Джон ничем не отличался. Остальные видели в нем врача, друга, человека с терпением святого, раз он мирился с детективом и всеми его выходками.

Но Шерлоку Джон продемонстрировал всю мозаичную сложность своей натуры в первую же ночь. Отличный врач, храбрый солдат, хладнокровный убийца: Шерлок видел все его слагаемые, но их сумма, уравнение, что описывало бы его сущность как единое целое, по-прежнему было загадкой. Головоломкой, которую Шерлок пока что не мог решить. И он все сильнее сомневался, что сможет до конца постичь Джона, даже если на изучение ему будет отпущена вся жизнь.

Однако далеко не в этом крылась причина того, что Джон так его завораживал. Подобные размышления были всего-навсего наилучшей аппроксимацией, что мог создать его логический мозг: их холодный комфорт приносил умиротворение аналитической натуре Шерлока, в то время как в бездонных глубинах его сердца копошились куда более точные подозрения. Нет, не факты – в том, что он чувствовал, не было ничего уже ему известного или поддающегося измерению – просто уверенность, что в Джоне он, наконец, обрел все то, что искал, сам того не ведая.

И Шерлок не знал, испытывает он восхищение или ужас.

Стук в дверь не дал ему возможности придти к подходящему заключению. На какой-то момент он подумал, что, может быть, стоит притвориться спящим в надежде, что их с Джоном оставят в покое. В конце концов, медсестрам свойственно сочувствие, и, возможно, они не захотят беспокоить отдыхающего пациента. Однако шаги подсказали ему, что незваный гость был не из числа медицинского персонала. Уверенную поступь Майкрофта всегда можно было отличить: постукивание кожаных подошв дорогих туфель по линолеуму. Не было слышно ничего столь приземленного как скрип кожи или легкий шорох наконечника шнурка, но Шерлок уловил, как шаги брата сбились в середине палаты – краткий миг промедления, сказавший детективу более чем достаточно.