Яик-Горынович

– За смертоубийство немца генерала Траубенберга и атамана Тамбовцева со старшинами, – ответил старик. – Мало мы их в прошлом году порешили, казакам житья теперь от старшин нет. Не знают, куда и деваться: хоть в Турцию к султану, хоть в Персию к шаху, хоть к самому сатане в преисподнюю, лишь бы отсюда подальше… Что думаешь об этом, друг Емельян?

– Молитесь, дедушка, авось и услышит Небесный Отец ваши молитвы, снизойдет к сирым и униженным, – посоветовал Пугачев.

На следующий день его заковали в тяжелые, тридцатифунтовые ножные кандалы, на руки тоже навесили «железы», правда, наполовину легче. Посадили в крытую арестантскую кибитку с зарешеченными окнами и под усиленной охраной, как важного преступника, отправили в Синбирскую крепость.

3

В Синбирске, в провинциальной канцелярии Пугачеву был вновь учинен строгий допрос с пристрастием, на котором он подтвердил свои прежние признательные показания. Рассказал, как подговаривал яицких казаков бежать всем войском в Туретчину на Кубань, обещая каждой семье по двенадцати рублей на дорожные расходы и на обустройство на новом месте.

Пока два гарнизонных солдата – старики-инвалиды, – сняв черные форменные треуголки, кряхтя расписывали плетьми оголенный зад Пугачева (спина еще не отошла от батогов, полученных в Малыковке), худощавый остроносый секретарь скрупулезно записывал все его показания в протокол допроса.

Красномордый чиновник в белом парике с косичкой, сидя за дубовым письменным столом, вел дознание, задавая арестанту каверзные вопросы. В деле его заинтересовало два момента: попытка увода целого казачьего войска за границу, во владения враждебного государства, с коим в данный момент велась кровопролитная война, и взятие на себя имени покойного государя.

– Как ты смел, вор, назваться Петром Федоровичем, бывшим императором? – с негодованием спрашивал чиновник у Пугачева. – Или тебе неизвестно, что стало с последним Лжепетром Третьим, объявившимся недавно в Царицыне?

– Не знаю, батюшка, – тяжело дыша и морщась от ударов плетей, вымолвил Пугачев. – Люди брехали, что это был подлинный государь-император и ему опять удалось скрыться, а заместо него в Царицыне казнили другого, какого-то солдата.

– Враки все! Досужие выдумки бездельников и базарных пьяниц вроде тебя, – злобно выкрикнул дознаватель в белом парике. – То был не император Петр Федорович, а обыкновенный беглый, бывший крепостной графа Воронцова Федька Богомолов, и его доподлинно казнили в Царицыне. Руки, ноги поотрубали и собакам бросили, а после, через полчаса, и голову. Ты тако же хочешь, пустобрех?

– Смилуйтесь, ваше превосходительство, не брал я на себя имени покойного государя, – взмолился испуганный угрозами дознавателя Пугачев. – А ежели что Семен Филиппов по глупости на меня наболтал, так то по пьяной лавочке было. Уж больно много мы с ним как-то водки выпили, вот мне спьяну и померещилось, что я – царь. Не иначе как бес попутал, больше некому.

– А сознайся-ка, вор, от кого ты получил задание увести яицких казаков на Кубань к предателям некрасовцам? – вновь вопросил суровый чиновник. – Тут уже тебе не отвертеться, знай!.. Ежели ты имя покойного государя по пьянке на себя взял, то к туркам подговаривал казаков бежать на полном серьезе.

– Помилуй, отец родной, и это все поклеп и наговоры, – стал отказываться Пугачев. – Пошутил я, грешный, а казаки – простые души – поверили. Как дети, ей бо!.. Сам посуди, ваше превосходительство, откуда у меня по двенадцати рублей на все войско? Это на круг сколько ж выйдет? Большие тыщи, я так понимаю. Вот и смекай.

«А ведь прав, подлец, без денег никто б за ним не пошел, а денег у него, по всему видать, что нету, особенно таких, на все войско», – подумал чиновник, а вслух сказал:

– Признавайся, висельник, тебя турецкий паша на Яик подослал, чтобы ты в тылу наших войск возмущение учинил и тем помог неприятелю? Так ведь, я угадал?.. Сознавайся, не то хуже будет.

– Какой паша, какой турок, ежели я и языка басурманского не знаю, – со слезами на глазах взмолился Емельян, разыгрывая комедию и ломая ваньку. – Да и сам-то я, ваше превосходительство, господин хороший, православного вероисповедания, истинный хрестьянин и крест господень ношу на себе, не снимая. Вот он у меня на шее, на тесемке висит. А ежели и этого мало, вели своим катам развязать мне руки, я перекрещуся, докажу кто я таков.

– И бесы в аду веруют и трепещут, – цитатой из Библии загадочно ответил на слова Пугачева чиновник в парике. – Припрут к стенке, и магометанин осенит себя крестным христовым знамением… Слово что – ты делом докажи свою невиновность!

– Как? – вскричал Пугачев.

– Назови сообщников из яицких казаков! Мы многих еще из прошлогодних мятежников не поймали. Вот и укажи, где они скрываются. А за то тебе послабление в наказании будет, а то и вовсе простят по личному, ее величества, соизволению. Потому как дело твое, смутьян, в столицу, в правительственный Сенат ныне передается, и сама императрица Екатерина Алексеевна будет решать, как с тобой поступить.