Яик-Горынович

Евлампий Атаров обретался на Узенях не один, постепенно подобралась ватага из таких же отчаянных молодцов, бывших не в ладах с законом. Выкопали на берегу реки, в камышах глубокую землянку, натаскали туда бурьяна, сухого камыша для постелей. Камышом же протапливали слепленную на скорую руку из глины печурку. Топили «по черному», без трубы, так что от едкого дыма постоянно кашляли и терли кулаками слезившиеся глаза.

Лаз в землянку был хорошо замаскирован, но Варвара нашла его без труда. Не единожды бывала здесь раньше. В землянке было тепло, угарно от дыма и душно от запаха потных, давно не мытых человеческих тел. К тому же сильно накурено. Вдоль стен на земляных нарах располагалось человек десять живописно одетых бродяг: несколько утекших от помещиков мужиков, гарнизонный солдат-дезертир, татарин с обритой наголо головой, трое казаков. Верховодил ватагой Евлампий. Беглецы были вооружены: яицкие казаки – ружьями, пистолетами и шашками, косоглазый азиат – луком со стрелами, солдат – старенькой, видавшей виды фузеей, мужики – топорами, кистенем и вилами.

Варвара удивилась обилию народа в землянке. В прошлый ее приход людей было в два раза меньше.

– Пристают к нам людишки, мать, – пояснил Евлампий. – Народу-то нынче на Руси живется ой как не сладко при проклятой немке! Вот и бегут кто куда.

– Купец, слыхали, объявился, Емельян Пугачев, из староверов, – принялась рассказывать Варвара. – В городке у Дениса Пьянова квартировал одно время. Обещал всем казакам денег на переселение в Туретчину дать, по двенадцать рублей на семью. Вот! Да схватили его надысь верхоконные солдаты, как раз при мне.

– Как же так, мать, неужто взаправду арестовали? – встрепенулся, слушая ее речь, Евлампий.

– Притомилась я за долгий путь, присела передохнуть на придорожный камень, – принялась рассказывать Варвара. – Узелок с харчами развернула на коленях, только хотела перекусить малость, как вдруг откуда ни возьмись – путник. Идет по степу один, как волк, и никого окромя. Я шибко испугалась, даже пистоль, припрятанный под шубейкой, потрогала. Он у меня свинцовой пулей заряженный, как раз на лихих людей. Батька твой как-то дал на всякий пожарный. Я луковицу очищала, из глаз слезы потекли непрошенные… Поравнялся со мной путник, приостановился, принялся расспрашивать, о чем горюю, слезы лью? Не случилось ли чего? Я быстро свернула ужин, чтобы разжалобить гостя непрошенного, еще пуще залилась слезами. Поведала о том, что оплакиваю мужа, угнанного солдатами в Оренбург.

Тут как на грех вдали показались всадники. Человек всполошился, показал мне кулак и по шустрому нырнул в неглубокий придорожный овраг, в бурьяны прошлогодние, высокие. Подъехало трое солдат в голубых мундирах и светло-коричневых штанах, в черных ботфортах выше колен, окружили меня, едва конями запаренными не потоптали. Старшой сердито шумит: «А что, баба, не видала ли ты нигде Пугачева Емельку? Он вор и смутьян, и нам велено его сыскать по государственному делу!» Я испугалась, на ноги вскочила: «Не знаю, – говорю, – никакого Емельку». А сама вспомнила, что слыхала уже в городке эту фамилию, казаки сказывали. Старшой велел солдатам спешиться и полезать в овраг, там поискать беглого купца. И что ж ты думаешь, сынок, Пугачева вскоре схватили, хоть я в этом вовсе не виновна. В голову даже шальная мысль стукнула: выхватить пистоль и стрельнуть раз в солдата. Но я тут же оставила это безумство: Емельяну бы не помогла, а себе навредила. Решила бечь поскорее на Узени к тебе, Евлампий. Пугачева в Яицкий городок, должно быть, погнали… Ты, сынок, поторопился бы, может, успеете еще с казаками отбить купца по дороге.

– Что нам за дело до того купца? – равнодушно пожал крутыми богатырскими плечами Евлампий Атаров. – Нас не трогают солдаты, и ладно. А Пугачев нехай сам из беды выпутывается. Он нам не сродственник, чтоб за него на штыки солдатские бросаться.

– Мож, и правда денег бы на переселение дал? – вкрадчиво предположила Варвара. – Зажили б как люди на Кубани-реке…

– Сейчас там война с туркой, – подал голос прислушивавшийся к их разговору солдат Иван Дегтярев. – Слых есть, наши теснят басурманов и дошли ажнак до самого Грузинского царства. Так что на Кубань нам теперь дорога заказана. Там армия!

– Так можно на реку Терек пойтить к гребенским казакам, – возразил ему молодой казачок Гришка Рублев (его отец Сидор был в детстве дружен с батяней Евлампия). – Я бывал в тамошних краях по делам службы, знаю дорогу.

– Не, нам лучше до весны никуда не рыпаться, – заспорил с ним другой казак, пожилой, степенный Петр Красноштанов. – На зиму глядючи куды пойдешь? Без документов, без лошадей, без провианту…

– Харчишек малость я вам принесла, не знала, правда, что вас тута так богато, – сказала Варвара.

Евлампий Атаров дал знак, и ватажные бродяги быстро распотрошили ее торбу, вынули хлеб, сало, сушеную воблу, а главное – соль.

– Да, не густо, – взглянул Евлампий на скудные припасы, принесенные матерью.