Яик-Горынович

На Таловом умете кроме хозяина, отставного гренадера Степана Оболяева да двух братьев Закладновых, яицких казаков, проживавших неподалеку в степи, в землянке, никого больше не было. Закладновы заглянули на постоялый двор после охоты, пообогреться, чайку попить с Ереминой Курицей, а может, чего и покрепче, да порасспросить о последних новостях. Скрываясь в степи от ищеек коменданта Яицкого городка полковника Симонова, они совсем оторвались от мира и даже потеряли счет дням.

Разложив верхнюю одежду на печи сушиться, поставив туда же, на низ, сапоги, братья Закладновы подсели к длинному деревянному столу, накрытому свежей скатертью. Баба Оболяева поставила на стол самовар, внесла из чулана снедь, оставшуюся с вечера. Хозяин, бережно обтерев полой кафтана штоф водки, подал его гулебщикам, велел бабе достать стаканы.

– Что слышно об наших делах, Степан Максимович? – с жадностью глядя на водку, спросил старший из братьев Григорий. – Долго еще старшины над нами измываться будут, и не пришло ли правительственное постановление по войску насчет прошлогодней заварушки?

– Слых есть, пересмотрели в Петербурге приговор по делу о мятеже, так они, еремина курица, наше справедливое войсковое дело кличут, – наливая в стаканы, сообщил Оболяев.

– Ну и что же будет? Говори, не тяни резину, дядька Степан! – аж привскочил с лавки младший из братьев Закладновых Ефрем.

– Горячий ты больно, Ефремка, как я погляжу, – недовольно покачал головой хозяин умета. – Сядь, не мельтеши перед глазами.

Оболяев, закупорив штоф и убрав его в шкаф у стены, под замок, кивнул казакам на налитые до краев стаканы.

– Давайте, атаманы-молодцы, по маленькой, чем поют лошадей… С морозу оно в самый раз будет. А после и поговорим.

Они, не сговариваясь, выпили по половине стакана, закусили солеными огурцами. Хозяин предложил отобедать чем Бог послал.

– Ты, Максимыч, не сомневайся, мы в долгу не останемся, – яростно вгрызаясь зубами в здоровенный мосел, говорил с набитым ртом Григорий Закладнов. – В степи что дичи набьем, на умет притащим, – все твое будет.

– Ну это само собой, куда ж денешься, – согласно кивнул головой довольный Оболяев.

Сам он почти не ел – плотно позавтракал утром. Дождавшись, пока изголодавшиеся в степи гулебщики насытятся, повел речь о главном.

– Так вот, насчет приговору по нашим, яицким делам, казаки… Слых есть, наложат на войско контрибуцию – сорок тысяч рублей, во как!

– Ни черта себе… Сорок тыщ?! – аж присвистнул от удивления Григорий. – Это сколько ж на одного человека причитается, Максимыч?

– А я почем знаю, – сердито буркнул Оболяев. – Что я, комендант Симонов, что ли, или войсковой старшина Бородин?.. Энто они штраф на всех казаков раскидают. Я думаю, все на войсковую сторону и придется… Вот и бери на круг рублей по сорок на хрестьянскую душу… Совсем извести общество удумали, еремина курица!

– По сорок рублей на душу? – аж вскрикнул от негодования Григорий Закладнов. – Да где ж такие деньжищи взять, ежели я отродясь больше пяти рублей и в глаза не видывал?

– Да ты не об этом пекись, Гришка, – укоризненно глянул на него Степан Оболяев. – Штраф будет платить послушная сторона либо те, кому высочайшим указом от императрицы помилование выйдет. Всем же, кто в бега утек и по степи до сей поры скрывается, по поимке экзекуцию учинять станут.

– Кнутом бить будут? – с дрожью в голосе спросил младший из Закладновых Ефрем.

– А энто в зависимости от грехов, – хмыкнул хозяин умета. – Ежели кто сильно провинился перед господами, жизни какого-нибудь его благородия лишил, либо пограбил и сжег имение, либо кто застрельщиком возмущения был, тех, я думаю, к четвертованию приговорят. Руки-ноги топором поотрубают и собакам бросят, а голову – на кол. Чтоб другим бунтовать не повадно было.

– Тогда нам сдаваться резону нет, – сделал вывод Григорий Закладнов. – Будем стоять до конца, а там что Бог даст. – Григорий набожно перекрестился двумя перстами, по-раскольничьи.

– Ты ж вроде, еремина курица, раньше нашей старой веры не придерживался? – удивленно глянул на него уметчик.

– А теперя буду, раз оно так пошло, – стукнул по столу кулаком отчаянный казак. – Загнали нас старшины да генералы царицыны до последней крайности, как волков в степи обложили… Так нам ничего другого не остается, как драться! За прежние вольные порядки драться, за веру старую, дедовскую, за удачу…

Неожиданно на дворе злобно забрехала собака, предупреждавшая хозяина о прибытии гостей.

– Принесла кого-то нелегкая, – недовольно буркнул Оболяев и, накинув на старческие плечи потертый нагольный тулуп, кряхтя вышел из горницы.