Яик-Горынович

– Во-во! – поддакнул молодой крестьянин Тимоха Арзамасец. – Наш барин, как сейчас помню, поцапается с соседом из-за безделицы, собирает вдругорядь дворню рыл пятьдесят, сажает на конь. Каждому выдает казацкую саблю, али пику, али кому ружье и ну соседские посевы конями топтать да девок в дубраве ловить и портить. Другой барин, сосед нашего, высылает сейчас же вдогон свою войску: тоже все на конях, с пиками-ружьями и одеты в гусарскую форму. Сшибутся два холопьих войска на нейтральной земле, у речки – и пошла потеха! Из ружей друг в дружку палят, саблями рубят по чем ни попадя, кто с коня свалился, в полон забирают. Настоящая сражения полтавская, да и только. Посля одни мертвяки, изрубленные на куски да пулями пострелянные на земле остаются… Так наш барин, оглобля ему в задницу, что потом учудил: пушку гдей-то выкопал и на валу перед своей усадьбой установил. А как неприятель из соседнего имения вдругорядь налет учинил, велел из пушки по ним палить картечью. Все одно, что по турку!.. Вот потеха была, если б кто видел. Так кровавые ошметки и полетели от коней да от всадников.

– Развлекаются господа, еремина курица, – сплюнул с досады Степан Оболяев. – Ничо, ничо, отольются еще злыдням народные слезы. Кровавой юшкой умоются!

Разбойники пробыли на Таловом умете три дня. За это время из Яицкого городка наведывалось еще несколько казаков войсковой стороны. Все горой стояли за объявившегося царя Петра Третьего, только никто не знал, где он сейчас обретается.

Ахмет съездил к своим землякам, татарам, кочевавшим небольшой ордой в окрестностях речки Усихи, неподалеку от хутора казака Михаила Толкачева. Поговорил со старейшинами, и татары согласились купить у них пленницу и возок. Вместе с Ахметом из кочевья на Таловый умет приехало два молодых татарина, они решили присоединиться к ватаге вольных людей. Из казаков с гулебщиками ушел младший Закладнов. Старший, Григорий, остался пока в своей землянке, чтобы не терять связь с единомышленниками в городке и не прозевать появление надежи-государя. А что тот непременно снова здесь объявится, Гришка не сомневался.

Старик Красноштанов повел своих людей в обратный путь, на речку Большая Узень, где скрывались остальные разбойники. Впрочем, так их называли только старшины в Яицком городке да чиновники губернатора Рейнсдорпа в Оренбурге. Сами себя они величали «вольными казаками», причем даже те, кто казачьего звания не имел. В ватаге были теперь и лошади – небольшой конный отряд из четырех человек. Их Петр Красноштанов высылал далеко вперед, на разведку, чтобы вовремя заметить приближающийся карательный отряд драгун или гусар, либо казаков лояльной правительству, старшинской стороны. Как только в степи на горизонте обнаруживалось подозрительное движение, конники, нахлестывая плетками коней, спешили назад, к основному отряду, и предупреждали своих об опасности.

Так, без приключений, в середине февраля благополучно прибыли на Узень. Красноштанов поведал атаману Атарову все, что узнал на Таловом умете касательно объявившегося царя. Вести были обнадеживающие, хоть след опального императора и не отыскался. Однако свидетельство уметчика Оболяева внушало доверие. В Оренбуржье доподлинно объявился спасшийся от смерти император Всероссийский Петр Федорович Третий! Авось, Бог даст, не найдут его ищейки Симонова и Рейнсдорпа… Ватажники не ведали, что человек сей в данный момент находится в казанском остроге и частенько ходит, гремя ножными кандалами, под охраной караульного солдата просить ради Христа милостыню на церковной паперти.

Глава 21 Купчиха

1

Все сильнее давала о себе знать весна. Правда, в начале марта по ночам еще ощутимо подмораживало, так что утром покрывалась прозрачной, слюдяной коркой вода в кадке, принесенная вечером из колодца в тюремную камеру. Арестанты разбивали лед кулаком, зачерпывая пригоршнями холодную воду, жадно пили до ломоты в зубах. Кое-кто здесь же споласкивал обросшее длинной, нестриженной, завшивевшей бородой лицо. Зато к полудню яркое солнце так прогревало крыши городских зданий и крестьянских изб, что с них начинало дружно капать, а по улицам змеями извивались мутные ручьи, до краев наполненные подтаявшим снегом. Губернская Казань постепенно оживала после глухой, беспробудной зимней спячки.

Емельян окончательно утвердился в побеге и ждал только удобного момента, а он мог наступить не раньше апреля – мая месяца, когда пойдет на спад безудержная российская распутица и дороги наконец-то примут более-менее божеский вид и по ним можно будет проехать в повозке.

Купец Дружинин, содержавшийся вместе с Пугачевым, уже переговорил со своим сыном и велел ему загодя подыскать в городе не старую, в хорошем состоянии, кибитку, а по первому его требованию купить лошадь. Как расчетливый хозяин, намекнул сокамернику о неизбежных немалых расходах на побег, и Емельян пообещал взять половину затрат на себя. Деньги у него, дескать, есть и находятся на сохранении у отца Филарета на Иргизе.

2