Но вотъ явилась и диверсія. Мы услышали крики, вой и скоро къ намъ прибжала какая-то женщина, вся въ слезахъ; увидя нашу группу, она ворвалась въ средину и стала умолять о защит. За нею гналась толпа народа съ факелами и увряла, что эта женщина колдунья, такъ, какъ по ея милости, издохло нсколько коровъ отъ какой-то странной болзни; она практиковала свое низкое ремесло съ помощью нечистаго въ образ чернаго кота. Эту женщину забросали камнями, ими, такъ что по ея лицу струилась кровь; толпа ршила сжечь несчастную. Но что, вы думаете, сдлалъ нашъ хозяинъ? Лишь только мы сплотились около этой несчастной женщины, желая защищать ее, какъ онъ тотчасъ увидлъ, въ чмъ можетъ заключаться его выгода. Онъ предложилъ толп сжечь ее именно здсь, отказываясь въ противномъ случа выдать эту женщину. Представьте себ, - толпа согласилась. Они схватили ее и поставили на мсто; нсколько человкъ держали ее, пока другіе носили дрова и раскладывали ихъ вокругъ нея; они уже стали зажигать факелы, а несчастная женщина кричала и умоляла этихъ жестокосердныхъ изверговъ, прижимая къ груди своихъ молоденькихъ дочерей; а нашъ извергъ, весь погруженный въ свои барыши, сталъ насъ стегать бичемъ, заставляя грться у того самаго костра, огонь котораго уносилъ ни въ чемъ неповинную жизнь несчастной женщины. Вотъ, каковъ былъ нашъ хозяинъ. Эта снжная буря стоила ему девятерыхъ человкъ изъ нашей партіи; онъ сталъ обращаться съ нами еще жестокосердне, чмъ прежде, такъ какъ онъ былъ крайне взбшенъ своимъ убыткомъ.
Но по пути насъ постоянно преслдовали различныя приключенія. Однажды мы догнали нкую процессію. И какая это была процессія! Казалось, вс подонки государства и вс пьяницы принимали въ ней участіе; въ конц этой процессіи двигалась телга, на ней стоялъ гробъ, а на гробу сидла молоденькая женщина, лтъ восемнадцати, и кормила грудью ребенка, котораго она почти каждую минуту прижимала къ себ, цловала его, называя самыми нжными именами, а изъ ея глазъ струились горькія слезы; маленькое, глупенькое существо улыбалось ей, довольное тмъ, что лежало у груди матери.
За телгой и около нея шли и бжали мужчины, женщины, мальчики и двочки пли, скакали, длая самыя грубыя замчанія — это былъ настоящій адскій праздникъ. Мы достигли лондонскаго предмстья по ту сторону стнъ и эта неистовая толпа представляла образчикъ извстнаго сорта обитателей Лондона. Нашъ хозяинъ обезпечилъ намъ хорошее мсто около самой вислицы. Тутъ уже стоялъ патеръ; онъ помогъ молодой женщин сойти съ телги, шепнувъ ей нсколько словъ утшенія, и попросилъ помощника шерифа, чтобы тотъ позаботился поставить для нея сиднье. Затмъ, этотъ патеръ сталъ вмст съ нею подъ вислицею и съ минуту посмотрлъ на всю эту толпу съ обращенными къ нему лицами, тснившуюся около его ногъ, и сталъ разсказывать исторію этой женщины. И въ звук его голоса слышалось состраданіе; какъ рдко можно было уловить такой звукъ въ этой невжественной и дикой стран! Я помню вс разсказанныя имъ подробности, только не запомнилъ собственно его словъ, а потому и разскажу это своими словами:
"Законъ всегда иметъ цлью дйствовать справедливо. Иногда это ему не удается. Но такому положенію дла нельзя помочь. Мы можемъ только скорбть объ этомъ и молиться за душу того, кто несправедливо попадаетъ въ руки закона и о томъ, чтобы такихъ людей было какъ можно меньше. Законъ осудилъ на смерть это молодое существо — что совершенно справедливо. Но другой законъ поставилъ ее въ такое положеніе, что ей приходилось или совершить преступленіе или умереть съ голоду вмст съ ея ребенкомъ, а передъ Богомъ этотъ законъ несетъ отвтственность, какъ и за ея преступленіе, такъ и за ея позорную смерть.