Ящик с проклятием

Хэдли повернулась, тени скрывали её лицо. Сеп вдохнул её запах и ощутил, как сдавило грудь.

А потом заметил, как Хэдли поникла, словно из неё выжали все силы.

– Ты в порядке? – спросил он.

Она кивнула.

– Просто… со вчерашнего дня я такая усталая. Сейчас в классе думала, что в обморок упаду.

– Мы со всем разберёмся – и с твоим дневником, и с Барнаби, и с лицом Лэмб.

Глаза Хэдли расширились.

– Ты тоже заметил?

– Что?

– Лэмб. Какой она стала.

– Ну да. Она явно выглядит иначе. Всё лицо изменилось.

– Она что-нибудь говорила?

Сеп фыркнул.

– Мне? Нет. Она на меня и не смотрит.

– Знаешь, на кого она начинает походить? – спросила Хэдли, оглянувшись.

– На кого?

– На свою маму.

Сепу стало не по себе, когда он вспомнил сильное красивое лицо миссис Ламберт, её глубокие глаза и широкую улыбку; затем подумал, как изменилась Лэмб за последние несколько дней.

– Вот кем она стала, – протянул он. – Лэмб всегда была похожа на отца, и я так давно… не видел её маму. Боже мой, в точности как она, правда?

Хэдли кивнула, затем глубоко вздохнула.

– Кажется, поэтому Лэмб и злится – она расстроена. Она всё время видит в зеркале свою маму. – Хэдли вытерла глаза ладонью и посмотрела на него. – Почему ты пошёл за мной?

– Я просто не хотел, чтобы ты… В классе стало невыносимо, поэтому я побежал за тобой.

– Ты сбежал из класса, не спросив разрешения? Вот уж правда творятся странные вещи.

Он засмеялся, скрестил руки за спиной и посмотрел на свои кроссовки. Сеп и Хэдли стояли между пожарными дверями и спортивной площадкой, громкие голоса в классе перекликались с отрыжкой овец и грохотом тракторов: рокотом островной жизни, которая каким-то образом продолжалась, пока их собственный мир рушился.

– Почему ты в последнее время смотришь на меня? – спросил он.

Она пожала плечами:

– Иногда мне просто нравится смотреть на тебя в классе.

– Что?

– Говорю, иногда мне просто нравится смотреть на тебя в классе, – повторила Хэдли громче в его здоровое ухо.

– А, – отозвался Сеп, чувствуя, как по венам разливается расплавленное олово. – Почему?

– Это помогает мне думать.

– Как?

– Просто… твоё лицо. Когда ты работаешь, оно совершенно проясняется, и это помогает мне сосредоточиться.

Сеп не нашёлся с ответом. Просто стоял и смотрел на её бейсбольные туфли, которые Хэдли разрисовала чернилами.

– Вообще-то я всегда на тебя смотрела. Просто ты наконец заметил.

– А.

Она вздохнула и, склонив голову набок, стала наблюдать, как тень чайки выписывает спирали по траве.

– Нам вернуться?

– Ещё нет. Ещё минутку.

Хэдли села на стену, а Сеп встал рядом с ней.

– Итак, все знают, – сказала она, вытаскивая кусочек мха и кроша камень.

– О чём?

– О моём дневнике… и о том, что мне нравится Мак. Я начала вести записи, когда меня дразнили, а с тех пор прошло четыре года. Я была обычным ребёнком – и принесла дневник в жертву, чтобы он исчез с лица земли.

Сеп почувствовал приступ тошноты и принялся играть кнопками плеера.

Но Хэдли придвинулась к нему ближе – и он отпустил прибор.

– Не важно, что думают люди, – заявил он. – Какая разница?

– Тебе разница есть.

– С чего ты взяла?

– Это очевидно, – ответила Хэдли, – иначе ты бы не ушёл.

Сеп на мгновение задумался.

– Они считают меня придурком, – сказал он в конце концов.

– Да все… всех ненавидят. Это просто школа. Они тебе нравятся?

– Нет.

– Ну и какая тебе разница?

– Я же сказал, я не…

– Но тебе и правда не всё равно. Хотя переживать не из-за чего. Они просто завидуют твоим мозгам. Но это не важно. Меня считают странной, потому что моя мама кореянка, а я сама осветляю волосы. Люди всегда найдут к чему прицепиться, но не нужно от них бегать. Если ты сильный, – продолжила Хэдли, прикрыв глаза, словно уговаривала сама себя, – тебя не смогут задеть, как бы ни старались.

Сеп смотрел, как солнце сияет на её коже, а затем отвернулся, когда она открыла глаза. Он провёл языком по больному зубу, осматривая деревья на предмет любых признаков Барнаби.

– А задеть могут любого, да?

Она кивнула.

– Но это не важно, вот совсем, – творятся вещи намного серьёзнее, чем появление моего старого дневника. Если ящик способен на такое, что ещё он может? Мы действительно можем пострадать.

Она крутила перчатку на левой руке. Сеп заметил ещё одно тёмное пятно на ткани.

– Что случилось?

– Ничего. Просто утром под шину велосипеда попали листья, и я упала. Ничего страшного, я всегда падаю.

И Сеп вспомнил: вот Хэдли упала в каменный бассейн, и в её волосах застряли водоросли; вот Хэдли промазала мимо скамейки в парке и села на землю; однажды ночью, когда они шли домой, Хэдли споткнулась и шмякнулась на руки, хотя спотыкаться было не обо что.

– Ладно, – объявила она, вставая и встряхивая затёкшие ноги. – Давай вернёмся в класс.

– Нам необязательно, – быстро сказал Сеп, – если ты не хочешь… Тебе действительно тем летом нравился Мак?

Она моргнула от неожиданности.

– Ну да. Как, наверное, и большинству девочек… То есть, понимаешь…

– Давай притворимся, что не понимаю.

Хэдли пожала плечами:

– Да все его любили.

– И до сих пор любят? – уточнил Сеп, стараясь говорить спокойно. Он уставился вниз на выкрашенную в белый цвет траву поля.