Язык и идеология: Критика идеалистических концепций функционирования и развития языка

Можно встретить мнение, что Б. Бернстайн говорит здесь, по существу, лишь о различных применениях одного и того же общенародного языка. Так, У. Эверман утверждает, что в этой теории современный английский литературный («культурный») язык распадается на две подсистемы – стандартный, нормированный язык (formal language) и общий, обиходный (public language), которые он называет кодами (codes) (см. об этом: Домашнев, 1980, 16 – 18). На самом деле Б. Бернстайн далек от того, чтобы приписать рабочим владение «литературным», а тем более «культурным» языком. На словах он действительно иногда не прочь поиграть в объективность и признать обе формы речи равноправными.

«Совершенно очевидно, – пишет он, например, – что один код не лучше другого; каждый из них имеет свою эстетику, свои собственные возможности. Но общество может по-разному относиться к тому или иному обобщению опыта, полученного, сохраняемого и закрепляемого дальше с помощью различных кодовых систем»

(Bernstein, 1971, 135).

Последнее замечание явно вводит в характеристику кодов оценочный момент, причем эта оценка их производится «обществом», что в устах Б. Бернстайна означает лишь высшие социальные слои. Да и вообще всей логикой своих характеристик и описаний обоих кодов он постоянно подчеркивает более «низкий» характер ограниченного кода как формы речи рабочих, его несовершенство как средства общения.

Смена кодов представляется им как исключительно трудно осуществимая задача.

«Психологически, – пишет Б. Бернстайн, – код объединяет говорящего с его родными и с местной общиной. Смена кода связана с изменениями средств, создающих его социальное лицо и социальную действительность. Это означает, что система просвещения в мобильном обществе несет в себе тенденции отчуждения» (там же, 136).

Потребности в том или ином языковом коде зависят от роли говорящего в данном обществе.

«Главным источником перемещения от ограниченного к сложному коду является увеличение сложности разделения труда. Оно вызывает изменения как в характере профессиональных ролей, так и в их языковых основах» (там же, 150).

Б. Бернстайну приходится признать, что переключения с кода на код в современном обществе вовсе не являются такой уж большой редкостью, но он пытается доказать, что они чаще совершаются в направлении от ограниченного кода к сложному, а не наоборот. С этим трудно согласовать упоминавшиеся выше его утверждения об общем консерватизме рабочего класса, его психологическом отчуждении и социальной замкнутости.

* * *

Теория «языковых кодов» Б. Бернстайна получила большой резонанс не только в западной лингвистике и социологии. Ее положения были восприняты как практическое руководство многими государственными учреждениями, ведающими вопросами образования и культуры, в Англии, США, ФРГ и др. На их основе был разработан ряд конкретных мероприятий, направленных на изменения в школьной системе: составлены новые учебные планы и программы, созданы экспериментальные классы и целые школы, введен дополнительный («компенсаторный») курс обучения для детей из низших социальных слоев. Среди деятелей науки и просвещения разгорелась вокруг всего этого бурная дискуссия. Сторонники Б. Бернстайна призывали к устранению «языковых барьеров», якобы создающих серьезные препятствия для социального продвижения и взаимопонимания. Одним из самых эффективных путей в этом направлении считалось дальнейшее совершенствование системы образования.

Наряду с этим, по адресу Б. Бернстайна был высказан и ряд весьма серьезных критических замечаний, отличающихся не только глубиной социолингвистическою анализа, но и остротой идеологических акцентов. Например, Ю. Циглер отметил в этой теории неприкрытое стремление к «увековечиванию среднего класса», отражение его идеологии и интересов. Именно этим ее классовым характером объяснил он необычайную популярность ее среди деятелей буржуазной системы просвещения. В своих описаниях функционирования языка в обществе Б. Бернстайн приукрасил языковое употребление, характерное для «среднего класса», и «идеализировал определенные способы его поведения» (Ziegler, 1975, 4 – 5).