Неолингвисты, как было отмечено, всячески отрицали коллективное начало в языке, сводя его исключительно к индивидуальной творческой деятельности. Здесь мы вновь сталкиваемся с непониманием диалектики общего и отдельного, существенного и второстепенного, необходимого и случайного. Неолингвисты игнорировали различия между главным и второстепенным в языке, утверждая, что все детали одинаково важны и им надо уделять одинаковое внимание (Breviario, 1925, 39). Но любая наука, тщательно изучая объективные факты, обязана их определенным образом классифицировать, отделяя главное, основное от второстепенного, несущественного, и на этой основе делать обобщения о закономерностях исследуемого объекта. Языкознание не представляет исключения из этого общего правила.
Все языковые изменения, по мнению неолингвистов, вызваны духовной деятельностью человека. Ссылаясь на то, что младограмматики не смогли назвать настоящие причины преобразования интервокальных глухих в звонкие согласные в части Романии, а только указывали на влияние интервокальной позиции, неолингвисты вообще отрицают физиологическое объяснение этого явления, считая, что подлинные причины лежат в духовности процесса лингвистических изменений (Bonfante, 1947, 346). В связи с этим А. Граур, напомнив, что интервокальная позиция все-таки способствует преобразованию глухого согласного в звонкий, не без оснований язвительно заметил: неолингвисты еще обязаны доказать, что все то, что не объясняется физиологией, следует объяснять духовной деятельностью (Graur, 1960, 502).
Правда, в вопросе о причинах языковых изменений у неолингвистов нет полного единства. М. Бартоли считал, что все изменения в языке объясняются заимствованиями (Breviario, 1925, 91 и сл.). По его мнению, одним из основных принципов неолингвистики есть признание того, что
«самый могучий фактор в развитии языков и их распространении – это смешения народов, т.е. взаимные влияния
По этой причине Бонфанте определяет французский язык как «латинский плюс немецкий» (франкский); испанский как «латинский плюс арабский»; румынский как «латинский плюс славянский»; русский как «славянский плюс финно-угорский» и т.д. (см.: Bonfante, 1947, 352). Как тут не согласиться с саркастическим замечанием Граура, что, если исходить из таких соображений, то кита следует считать млекопитающим плюс рыбой?!
Критикуя материалистические взгляды в языкознании, неолингвисты все же не смогли отбросить ряд фундаментальных положений этого рода. При всем своем пренебрежении к фонетике неолингвисты вынуждены были согласиться с тем, что звуковая сторона является важной частью языковой структуры. Они также были вынуждены признать связь истории языка с историей общества, хотя и пытались ее толковать в соответствии со своими индивидуалистическими построениями.
В своей практической деятельности неолингвисты часто отступали от собственных теоретических установок. Не признавая реальности общенародных языков, они тем не менее в своих исследованиях изучали языковые факты как принадлежащие тому или другому общенародному языку. В связи с этим следует уточнить утверждение авторов книги «Очерки по истории лингвистики» о том, что среди неолингвистов якобы только Пизани не отрицал звуковых законов (Амирова, 1975, 531). Хотя Бартоли и провозглашал себя противником «фонетических законов», сам он часто ими пользовался и даже формулировал новые (см.: Bartoli, 1925а; Bartoli, 1931).
При всей ошибочности основных теоретических принципов, языковедческие исследования неолингвистов содержат, однако, немало интересных наблюдений и ценных выводов, например, положение о постепенном распространении языковых инноваций на значительной территории из определенного центра иррадиации. Любая языковая область, как считал М. Бартоли, состоит из центра и периферии. Инновации возникают прежде всего в центре, постепенно они распространяются и в периферийных областях.