Язык и идеология: Критика идеалистических концепций функционирования и развития языка

«Фонетические законы – это не научные открытия, а всего лишь практическое изобретение, придуманное старыми грамматистами и развитое младограмматиками; они остаются теперь и всегда будут недостаточными для неолингвистов»

(Bartoli, 1910).

В этой статье М. Бартоли, опираясь на высказанную уже до него Жильероном идею, что каждое слово языка обладает своей собственной историей (ср. также метод «слов и вещей» Мерингера и Шухардта), резко выступил против унаследованных от прошлого догм, в частности против «умело скомбинированных», но неубедительных и натянутых реконструкций.

К этому времени он уже был автором ряда серьезных работ, среди которых следует особо отметить монографию о далматинском языке. В упомянутой выше статье исследуется конкретный романский языковой материал и делается вывод о сосуществовании в языке фактов новых и архаичных, а также о зависимости соотношения между «новым» и «старым» от территориального распространения языковых фактов. Внимание к последнему аспекту было основой, на которой со временем неолингвистика получит название ареальной, или пространственной (спациальной), лингвистики (см.: Bartoli, Vidossi, 1943).

Одновременно с М. Бартоли или даже несколько раньше против переоценки фонетики в этимологических исследованиях и против младограмматического толкования фонетических законов выступил его младший коллега и единомышленник Джулио Бертони (см.: Bertoni, 1909).

Основные положения и идеи неолингвистики были изложены М. Бартоли и Дж. Бертони в нескольких работах (см.: Bertoni, 1923; Bartoli, 1925; Breviario, 1925), которые следует считать оформлением претендовавшего на самостоятельность нового лингвистического направления. Эти идеи нашли сконцентрированное изложение в известной работе Джулиано Бонфанте «Позиция неолингвистики» (Bonfante, 1947), сокращенный перевод которой дается в хрестоматии по истории языкознания В.А. Звегинцева (см.: Звегинцев, 1960, 298 – 319).

Неолингвисты в определенном смысле вернулись назад к некоторым идеям В. Гумбольдта. В теоретических основах неолингвистики ощущается непосредственное влияние идеалистического философского учения Б. Кроче с его пропагандой интуитивизма. Вслед за Гумбольдтом, считавшим язык «беспрерывной деятельностью духа» (см.: Звегинцев, 1960, 73), и Кроче, утверждавшим, что «язык – бесконечное творчество» (Кроче, 1920, 268) и что «философия языка и философия искусства суть одно и то же» (там же, 160), неолингвисты отстаивали мысль о том, что

«язык – это эстетическое творчество… Возникновение и распространение языковых инноваций… основывается на эстетическом отборе. Семантические изменения в лексике, очевидно, являются лишь поэтическими метафорами»

(Bonfante, 1947, 347).

Таким образом, неолингвисты были очень близки к фосслеровскому эстетизму, хотя сами не признавали этого, а М. Бартоли даже пренебрежительно отзывался о Фосслере. Поэтому представляется интересным различение понятий lingua и linguagio у Дж. Бертони, который вовсе не придерживался дихотомии langue – langage де Соссюра, а считал, что lingua – это общекультурный фактор или же средство взаимопонимания, а linguagio – индивидуальный стиль, отражающий духовную жизнь творца.

Выступая с критикой младограмматизма, неолингвистика свой основной огонь направила против материалистических основ его учения. Прежде всего был подвергнут сомнению материалистический тезис о физиологическом происхождении некоторых фонетических изменений:

«Неолингвисты утверждают, что всякое языковое изменение (не только фонетическое) – это свойственный только человеку духовный, а не физиологический процесс. Физиология ничего не может объяснить в языкознании»

(Bonfante, 1947, 346; подчеркнуто нами. – С

.С.).

Эта мысль развивается дальше следующим образом:

«Поскольку фонетическое изменение, как и любое другое языковое изменение, – это явление духовное, то оно свободно и никаким образом не связано с физической или физиологической необходимостью»

(там же; подчеркнуто нами. – С

.С.).