Идеально другие. Художники о шестидесятых

Ни о какой школе говорить нельзя — настолько четко каждый сформулировал в работах свои индивидуальные принципы. Мы всегда пытались держать творческую границу. Это был непреложный закон нашей дружбы. Быть только самим собой. Мы всем интересовались, доставали роскошные монографии, но никогда никому не подражали. Я спокойно показываю свои вещи, зная, что внутреннее состояние неповторимо. У нас у всех были ровные отношения, никто особо не выделялся — Лианозово не было школой, скорее кругом единомышленников. У нас была общая цель — не идти официальным путем, и каждый делал свое дело, каждый стремился выразить себя. У нас были свои критерии, свои подходы, которые только начинали формироваться. Холин появился через Евгения Леонидовича, по поэтической линии. Не знаю, кто раньше, Сапгир или Холин. Но я бы не сказал, что они парой ходили.

Коля, музыка повлияла на вас как художника?

Я неравнодушен к музыке. Оскар Рабин любил Шостаковича, я — более мажорную музыку, Бетховена. Совсем другое — светомузыка, Скрябин. Музыка может создавать реальное световое впечатление. И, наоборот, живопись может переходить в музыкальные аккорды. Красное переходит в мажорное. Контрасты форм, пронизывающих пространство, создают какие-то ритмы. Оскар вообще часто ставил какие-то пластинки, когда писал свои работы. Летом 1958 года я шел мимо его барака — такого же, как на его картинах. Июнь, все цветет, из распахнутого окна звучит музыка, Первая симфония Шостаковича. Вхожу — стоит взволнованный Рабин с палитрой и кистями. И уверенно говорит: «Все, Коля, я нашел, что искал!» Черные коты на заснеженной крыше кривого барака, «Работа № 1». Нашел свое и больше никуда не сворачивал. А он ведь долго искал — то в детских рисунках, то писал очень красиво, но ему не нравилось, и он смывал. А в августе я сделал свой «Реквием», потом «Маски» — первые безнатурные работы.

Детские рисунки шли у него, наверное, от Евгения Леонидовича?

Евгений Леонидович всегда оглядывался на русскую классику, на передвижников, на Сурикова, на Репина, в обиду их не давал. И у него возникали частенько на эту тему разногласия с Левой — он был непримиримый, считал, что их надо в сундук убрать лет на десять, чтобы они не мешали. Он активный всегда был, находил людей каких-то, заводил новые знакомства, да и начались выставки — американская, французская, польская, кубинская, где было много абстрактных работ. Лев все время менял манеру письма. Все пробовал на вкус!

Записка Н Е. Вечтомова о Л. Е. Кропивницком:

Более 30 лет минуло с того времени, когда я впервые увидел Леву после его возвращения из Балхашского лагеря, после реабилитации. Был это 56-й год. И произошло это, конечно же, у Оскара Рабина, в его небольшой квартире в бараке в Лианозове. К этому времени мы с Оскаром работали в Комбинате декоративно-оформительского искусства. Естественно, встал вопрос об устройстве туда на работу и Льва, и спустя некоторое время удалось устроить в комбинат и его. Так началась наша совместная работа, а отсюда и повседневное тесное общение. Первое впечатление от Левы было такое, что он знает что-то, что нам совершенно неизвестно, можно даже было сказать, что мы темные и отсталые от современного искусства люди. Начались долгие дискуссии о сути творчества и поиске новых путей в искусстве, о связи с мировой культурой. Я упорно отстаивал реалистическое искусство, пейзаж, считая, что художник может выразить себя в любой форме, и реальной, и беспредметной (безнатурной), главное, чтобы это было искренне и от души и позволило бы выразить в творчестве свои идеалы и темы. В это время для нас, т. е. моих ближайших друзей, Володи Немухина, Лиды Мастерковой и Оскара Рабина, в основном преобладала работа над пейзажем, конечно, у каждого по-своему. Лев же считал, что необходимо создавать новую форму, более отвечающую современности. Конечно, мы глубоко отстали от мирового пути развития в области формы выражения в своем творчестве. Теперь это кажется дико, быть столь замкнутым в своем мирке, но вот Лев упорно долбил нас, приводя массу аргументов, иногда впадая в крайность. Например, он предлагал на время «спрятать в сундук» Репина, Сурикова, Левитана, Серова и т. д. лет этак на 15–20. Евгений Леонидович был очень недоволен этими предложениями и очень резко возражал Леве, дело доходило до острых споров. Евгений Леонидович не стеснялся в выражениях, отстаивая своих великих русских гениев.

Помните, как началась мода на квартирные выставки?