Идеально другие. Художники о шестидесятых

В 65-м году мы работали с Оскаром в оформительском комбинате. Там были налажены автобусные поездки группами по 15–20 человек. И вот я уговорил Оскара поехать в Ростов и Борисоглебск. И мы поехали с ним и с Валей. Переславль-Залесский, Ростов, Борисоглебск — все в один день. И Борисоглебск произвел на нас самое сильное впечатление. Валя не рисовала тогда, фотографировала, и на нее это так повлияло — озеро, Кремль, что вскоре появились ее рисунки, впечатления от этой поездки. Отсюда пошли ее зверюшки в воде, люди с лошадиными головами на фоне старых стен и ростовского озера. А в основе моих «Древних стен» лежит Борисоглебский монастырь. Замечательная архитектура. Архитектура вообще большую роль для меня играла. Я много ездил, любил бродяжничать. Галич, Солигалич, да и рядом, в Ростов, Загорск, исторические места.

Русский Север, не только иконы, в 60-х открывали для себя многие интеллигенты.

В 69-м году мы с Геной Гарнисовым отправились пароходом от Перми на Север, в Соликамск, родину моих предков. Гена Гарнисов много фотографировал, дружил с Вейсбергом. Жил он с Наттой Конышевой. Ездили без этюдников, с фотоаппаратом — большой маршрут, три тысячи километров. Видели пристань Орел, откуда Ермак отправился на покорение Сибири. В Чердыни запомнился дедушка с удивительным лицом, Загваздин. Все пережил, лагеря, все. В Чердыни во время фестиваля собрали всех проституток и прочих высланных из Москвы. В шляпах, под дождем, мы прошли 50 километров по тайге, по старому тракту Полюдов камень, спустились к Вишере. Генка совсем уже дошел: «Куда ты меня завел!» Шли мы целый день, ночевали в стогу сена. Оттуда вернулись в Екатеринбург.

Как начались поездки в Азию, на Камчатку, увлечение Востоком?

В конце 60-х я сблизился с Музеем восточных культур, тогда он был в церкви недалеко от Курской. Была Ольга Николаевна Глухарева, видевшая, что я Востоком интересуюсь. Она стала меня туда вводить, с нее я этим увлекся. Пришел я туда как оформитель году в 67-м, самыми интересными были две выставки, «Кимоно и веера Японии» и «Маски и театральные куклы народов Востока». В Азию поехали Калинин, Немухин, Плавинский и я. В горкоме нас ублажали и стали посылать группы по три-пять человек. Сами придумывали, куда ехать, и нам выписывали командировочные. Ночью на Иссык-Куле старое кладбище пошли искать, страшно было. Позже огромное впечатление я получил от замечательных поездок на Дальний Восток, Кунашир, Курилы, Охотское море, где я был в Николаевске-на-Амуре. Воспоминание о Кунашире долго не оставляло меня. Я люблю природу непричесанную, а она там настолько величественная, что полностью соответствовала моим чаяниям. Мои работы связаны не только с собственным состоянием, но и с общественными катаклизмами. Тайфуном, например. Эпичностью легенды. У меня сложный ассоциативный ряд. Мне подсказывает внутренний голос. Это скорее общее настроение. Название рождается в процессе работы, и возникают новые идеи. Гробницу Чингисхана вообще очень трудно объяснить логически.

Коля, ваши картины строятся как фантастические пейзажи, природа важна для вас до сих пор.

Я ведь начинал с натурных работ после войны. Пейзажи писал 10 лет, и они помогли мне создать свой собственный мир. Вечерние состояния природы дали мне особое отношение к цвету и свету. Пейзажи писали все — и Оскар Рабин, и Немухин. У меня даже хранится 60-го года очень хороший натурный этюд Лиды Мастерковой. Тушь — моя ранняя абстрактная графика, 50-е годы, а большие вещи, пространственные композиции, связаны с натурой и строятся по закону пейзажа. В Третьяковке я хотел бы сделать итоговую выставку всей жизни. И я хочу нарушить искусствоведческие каноны — в сочетании ранних, долианозовских работ, когда я полностью занимался натурным пейзажем или делал их по эскизам. Но считается, что такое сочетание — нарушение экспозиционных принципов.

Записка Н. Е. Вечтомова: