Идеально другие. Художники о шестидесятых

Мое любимое состояние природы земной и внеземной — вечернее, это как бы переход между светом и тьмой. Волшебная грань самая прекрасная, загадочная и неповторимая, тот небольшой отрезок времени, когда весь окружающий мир, все предметы обретают как бы иной смысл, иное содержание, начинается волшебство перевоплощения. Это время самое подходящее для творчества — все, что мы определяем как искусство. Дневной мир — это мир суеты, житейских дел, работы — мир неистового света, солнца, ярких кричащих красок и контрастов. В отличие от многих других романтиков я пишу не утром, а вечером, когда день подходит к концу и возникает новая жизнь. В вечерних и ночных состояниях возникают свои закономерности и процессы. В темных массах деревьев, силуэтах архитектуры, горных ландшафтов мы видим совершенно преображенный видимый мир. Ведь даже в реальном пейзаже мы видим, как то, что при дневном освещении казалось обыденным и банальным, с наступлением вечера приобретает совершенно иное звучание и смысл. Это мой мир.

Муза Константиновна Вечтомова

Я училась в Уральском университете на филфаке, на втором курсе, рядом жила Мария Николаевна, тетя Коли. С ней я познакомилась в доме отдыха, мы были в одной палате и подружились. Я ее навестила, она обрадовалась, открывала альбомы, рассказывала — там совсем другая жизнь, музыканты, священники. Отец ее был священником в Сольвычегодске. В Екатеринбурге в Летнем саду было собрание, концерт, а ему, священнику, пойти нельзя. И сыновья, а их было трое, делали ему щелку в заборе, чтобы он мог послушать. Священник в рясе лезет музыку послушать! Замужем она была за старым коммунистом, который был директором завода, и первый класс Коля жил у них в Ленинграде, потом в Воткинске. Потом их пути разошлись, и он переехал к маме на Патриаршие пруды. Их дом был гостиницей «Америка» до революции, теперь его уже нет. Рядом был Палашевский рынок. Мама была очень интеллигентный человек, мы жили в одной комнате, и я, чужой человек, со стороны приехала, не слышала от нее даже намека на недовольство. Такое редко встретишь, хотя сама она была довольно активная. Ее матери было всего 28 лет, когда она умерла от инфлуэнцы, оставив четверых детей. Есть фото, где их отец и четверо детей. По детям видно, что богатые были люди. Мать ее, Колина прабабушка, была актрисой Малого театра. Когда дочь умерла, она со своего зятя взяла торжественное обещание, что он больше не женится. И он не женился. Потом случились война и революция.

В самый разгар войны я бросила комсомол, ушла, потому что в чем-то почувствовала ложь. Ходили все время, года два посылали ко мне, но я никому ничего не обещала, это было дело моей совести. После третьего курса приехал Коля, и мы встретились. Он уже учился в училище, но на меня впечатления старшего не производил. К Евгеньичу не придирались больше, в училище был народ благородный, и о войне не спрашивали. Стали писать письма. Потом их сожгли, а жаль, я ведь человек неживописный, мне это было очень интересно. Диплом я писала по Мамину-Сибиряку, по повести, которую мало кто знает, «Охонины брови», о революционном движении на Урале. Я приехала в Москву, занималась в библиотеке Ленина, изучала газеты конца XIX века. Я окончила и получила назначение в Иркутск, мне там очень нравилось, чудесный город, ходила, бродила, ничто меня не связывало. Иркутск мне очень запомнился. Вернулась в Москву, работы нет, сначала мне предложили «Вечернюю Москву», но журналистская работа мне не очень понравилась. Потом мне повезло, и я устроилась в вечернюю школу на строительстве университета. Это был 1950 год. Рабочие ребята шли в школу. Тогда еще не было электричек, были поезда, на последнем поезде я ездила домой. Я старалась не будить, не беспокоить свекровь. А здесь, в Виноградове, работала рядовой учительницей знакомая моих родителей. И нам дали очень хорошую квартирку — полдомика со своим входом, отдельной печкой. Уже родилась Лена, мы с ней вместе и переехали. Коле оставалось учиться еще год. Тогда появились и Лида с Володей, был еще один, сорвиголова. Когда мы здесь уже жили, к нам всегда приезжал Володя Холин, один, с Лидой они разошлись.