Идеально другие. Художники о шестидесятых

Я одним из первых открыл двери дома для домашнего показа, в 61-м году. Первым Оскар, конечно, а за ним я. Десятка полтора работ было развешано на стенках маминой комнаты в Южинском переулке. Впервые туда пришел Дима Краснопевцев, мы с ним познакомились. Вошел тихонечко, деликатно, потом подошел к «Дороге», моей первой большой работе, и стал очень внимательно смотреть. В Южинском я впервые показал «Дорогу» — сейчас она в Третьяковке, другой вариант у собирательницы Клод Дей в Париже. На выставке были Костаки, акварелист Федор Платов, артистка Татьяна Самойлова. И ко мне пошли очень здорово. Вначале приходили человек по десять-двадцать за вечер, потом стало нарастать, народ пошел валом, 100–200 человек, и я почувствовал, что дело пахнет керосином, соседи стали роптать, приходила милиция, но месяц она пробыла. Выставка помогла собрать единомышленников, человек триста-четыреста ее посетили. После меня еще кто-то сделал выставку, но я был первым.

Первые выставки устраивали у себя Волконский и Цырлин.

С Волконским я знаком не был. В это же время начались выставки у Цырлина, в доме Шаляпина. Миша Кулаков клал на пол огромный холст, залезал на шкаф и с криком «Фойер!» лил краски прямо из тюбика. Я тоже в 60-м году ненадолго увлекся ташизмом, разбрызгивал краски, иногда накладывая коллаж. Так появилась «Кавалерийская атака». У Русанова играли в покер, иногда резались в нарды. Не все время, они делали субботы для друзей. Жили они в Замоскворечье, параллельно Москве-реке. К ним мы с Лидой и Владимиром ходили. Алик Гогуадзе дружил с Русановым. У Русанова были не выставки, просто висели работы. Не то слово, какие хорошие по нынешним временам! Очень неплохой Вейсберг у него был. Теперь коллекция разошлась. Ужасно жалко, что исчезли многие работы. У меня были две большие работы размером как «Дорога», двухметровые вещи, но приехали немцы, сразу их схватили, и все. В то время не записывали — что, куда. Сколько ни пытался найти, так и не удалось. А сколько работ пропало в Южной Америке, где-то еще. Что-то на слайдах осталось. Пальмин слайдов не делал, только фотографии, но ничего серьезного. Вообще никто серьезно нами не занимался. И в общем-то нечего будет показать. Хотя бы для издательства, как на Западе. А иностранцы говорили: «Ну что мы будем с ним возиться» — нужны средства, силы, желание, поэтому все убого выглядит и будет выглядеть, ничего не останется, какие-то жалкие крохи, как от Зверева с Яковлевым. В Третьяковке пустые карманы. Выставка Зверева в Третьяковской галерее производила очень законченное, цельное и сильное впечатление. Но у Зверева фактически нет хорошего альбома.

Помните, как в Лианозове появился Зверев?

Только появилось Лианозово, как Зверев примерно в 63-м году стал появляться у Рабина. Появился Зверев, появился Яковлев, и все признали их, была одна компания. Были общие собрания нонконформистов в Москве, была Клод Дей в Париже. Не входя в «Лианозовскую группу», Зверев и Яковлев были близки нам по духу. Зверев начал в 57-м году, на фестивале молодежи и студентов, — холст был на полу, материалов достаточно, и он работал, окуная швабру в ведро с водой. Рабин тоже участвовал в этом фестивале и даже получил приз за самую реалистичную вещицу — монотипию с пейзажем. Толя не получил, но уже тогда проявил себя. Оскар к нему относился сдержанно, без особого энтузиазма, у Льва был снобизм по отношению к нему. Но художники все разные — возьмите Рабина, его искусство совершенно другого рода. Яковлев какой своеобразный в отношении построения формы, только ему присущей. Зверев по-своему — у каждого совершенно своя форма.

А как Зверев оказался в вашей с Немухиным мастерской?

Мастерская появилась одновременно с горкомом на Малой Грузинской, до этого я был в Северном, а Немухин в подвале на пересечении Садовой и Бронной. Зверев бывал у нас не так чтобы очень часто, но иногда оставался, когда было уже поздно. Со Зверевым все здесь происходило, в большой комнате, есть фотографии — Толя здесь, Немухин там, я с этой стороны. Русанов, еще кто-то, позже Плавинский. Он все время переходил из одной квартиры в другую, всегда звонил, у него были какие-то телефоны на клочках, всегда выстраивал себе маршрут, куда и к кому идти. Толя похоронен на Долгопрудненском кладбище, на платформе Новодачная, не доезжая одну остановку до города Долгопрудного. Дима Плавинский вырезал из дуба крест, кто-то привез великолепный булыжник, а на нем бормашиной или еще чем-то выгравировали его подпись. Его не забывают, все время лежат цветы. Я там каждый год бываю. Могила в идеальном состоянии, всегда приятно прийти.

Что для вас главное в Звереве?