Идеально другие. Художники о шестидесятых

Я уехал в феврале 75-го, выставка ВДНХ уже была без меня. Мне дали десять дней. «Я не уеду, хочу быть на выставке!» — они и мне продлевают отъезд и переносят выставку на ВДНХ. Оказавшись на Западе, я на третий день устроил выставку в самом крупном зале венском, Кюнстерхаус, интерес был огромный — вот что дала Бульдозерная в Советском Союзе! Никто не ждал, что будет такой интерес на Западе, что я создам музей в Монжероне, что начнутся выставки по всей Германии, огромная выставка в Лондоне, в центре современных искусств, книгу выпустили мою с Голомштоком «Unofficial Art From the Soviet Union». Финансировали выставку Генри Мур и Иегуди Менухин. И в 76-м году при горкоме художников-графиков создали живописную секцию для нонконформистов — чтобы поставить всех под контроль.

Тут произошел раскол среди неофициальных художников — вступать или нет.

Рабин продиктовал мне по телефону свое и еще шести человек мнение, что эта секция контролируется КГБ. Все это есть в моей книжке «Искусство под бульдозером». В 78-м году Рабин переслал мне письмо, что деятельность монжеронского музея очень действует на начальство — оно не только кнут применяет, но и пряник. Создав горком, они объявили, что неофициального искусства нет, все официальное. Через месяц мы с Шемякиным организовали выставку в Пале де Конгрэ, огромную, пятьсот картин. А там выступал в это время ансамбль Моисеева. И к директору Пале де Конгрэ пришли из посольства: «Как так, у вас советский ансамбль выступает, а тут антисоветская выставка!» Он договаривался и понимал, зачем они идут. И позвал двух журналистов. И когда они задали этот вопрос, один из них спросил: «Как же у вас нет теперь неофициального искусства — все официальное!» Начались насмешки в прессе, а из советского посольства пришло сообщение, что дипломаты проявили самодеятельность, не предупредив посла. Моя задача была сделать этих художников известными и таким образом предохранить от репрессий. Были каталоги, пресса, все это по своим каналам я посылал в Советский Союз. Они все отслеживали. Через четыре года открылся музей в Джерси-Сити и была часовая передача по телевидению.

В 77-м году в Венеции состоялось Биеннале неофициального искусства, писатели и художники («Черная богема!» — сказал Галич и не пошел слушать Хвостенко), за художественную часть отвечал Лев Нусберг, с ним у вас вышел скандал на всю эмиграцию.

С Нусбергом получилось очень просто. Биеннале неофициального искусства было именно русское, Максимов приехал на продолжение в Турин. Шемякина они не взяли, он стал слишком коммерческим, стал печатать свои литографии. Но дело, думаю, не в этом, а в том, что он иллюстрировал книгу «25 лет против КГБ». А работы отбирали Эспонти и Монтаго, итальянские коммунисты. В Москве они никогда не шли к Рабину или Немухину, это все антисоветчики, они шли к гэбэшнице Нике Щербаковой. А Нусберг оформлял праздники в Ленинграде, где-то еще. И когда я приехал в Венецию, меня встретил Нусберг — и я страшно удивился, сплошная группа «Движение», 100 с лишним картин, из них 67 Нусберга, у других художников по три картины. Я устроил там бучу, и, когда то же самое пытались сделать в Турине, я снял 67 работ с выставки — это же не персональная выставка группы «Движение». Биеннале неофициального искусства, а в каталоге написано — выставка в Ленинграде, еще где-то, в советское время. Кому еще разрешалось проводить выставки? «Сретенскому бульвару»? Нет. Так что это была чисто коммунистическая акция. А 3-є Биеннале было в Швейцарии, вообще скандальное, они не хотели, чтобы я приезжал, и я сжег 3 тысячи лир, на которые никуда нельзя проехать. Все было искажено! Все приехали, уверенные, что они великие, но советская власть им не дала развернуться. Потом кто-то поднялся, и началась зависть.

Как сложилась судьба Ситникова в Америке? Арефьева в Париже? Были первые живописцы Москвы и Питера, но на Западе сгинули, пропали.