Идеально другие. Художники о шестидесятых

Здесь был съезд в Пушкинском Доме, который обычно не работает, уже после смерти Максимова, там участвовали Синявский, Глюксман и я. И Синявский произнес речь против Максимова — к чему было продолжать войну, бессмысленно! Глюксман выступил с резкой речью против Синявского. Синявскому стало плохо в зале. У меня стали просить таблетки от сердца. Пришла «скорая помощь», Марья Васильевна выходит оттуда. «Ну как Андрей?» — «Небольшой инфаркт». А он же умер после этого небольшого инфаркта. Анекдот про нее я рассказал Довлатову, говорили, что она сама его придумала. Она сама себя называла ведьмой. Моя жена у нее работала. Был целый номер против Солженицына, следующий против Максимова. Она заявила: «Скажи Глезеру, что, если он еще раз выступит против журнала, я его сглажу, я же ведьма». Марья Васильевна еще при Андропове ездила в Советский Союз. Кто тогда мог поехать? Когда я поцапался с Максимовым, создав в 88-м году ассоциацию в поддержку перестройки и гласности, она мне тут же позвонила. Все, что происходит в русском Париже, сразу распространяется. «Заезжайте, привезите свои номера журналов, я дам свои последние». Мне стало интересно, я поехал, обменялись, а в конце она говорит:

— А вы знаете, Глезер, что Максимов — агент КГБ?

— Марья Васильевна, все что угодно можно говорить о Володе, но это нонсенс.

— А вы знаете, кто мне это сказал? Профессор Эткинд.

— Да откуда он знает?

— Он не знает, он чувствует.

В Париже были и другие журналы: «Эхо», «Мулета», «A-Я». Журнал «A-Я» в определенной мере подготовил современное понимание истории искусства, книга Деготь о второй половине века построена по его лекалам. Почему эта линия взяла верх?

Вы сами об этом сказали. Журнал Шелковского был о концепте и соц-арте. Поэтому журнал и погиб. Невозможно одно и то же печатать. Чуйков, Кабаков, Комар и Меламид, Соков — весь этот круг. Тогда не называйтесь «от А до Я». Название очень важно. В последнем номере было несколько статей о шестидесятниках, о Вейсберге. Наши молодые искусствоведы, которые заняли все важные места, в том числе помощник министра по изобразительному искусству Бажанов, — все по мановению ока стали адептами концепта и соц-арта. Причем Рита Тупицына ведь не была такой. С Тупицыными мы совместно писали статью о выставке, которую я там сделал. В Америке стало выгодно занимать такую позицию. Я беседовал с одним искусствоведом американским и спросил: «Почему вы пишете только о соц-арте, но не пишете о других направлениях?» — «Понимаете, в ваш музей придешь, а там 30 направлений, у всех разная эстетика, трудно разобраться, а соц-арт нам понятен. Так мы и представляли неофициальное искусство, как иронию над советской символикой, соцреализмом». Там просто все, понятно — по сравнению с Вейсбергом или Немухиным. У Булатова не концепт и не соц-арт, у него гораздо шире и глубже — это еще Каменский отмечал.

Всем хотелось съездить на Запад в начале 90-х. Всем хотелось писать предисловия к каталогам. Каким образом? Зная об успехе Кабакова и соц-арта на Западе — только таким. У нас же всегда крайности — если только это, все остальные дерьмо, на обочину. Ерофеев даже успел написать о «натюрмортиках Вейсберга». А уж что Бакштейн писал, уму непостижимо. Сколько я наотвечал — как волкодав какой-то! Бакштейн напишет — я в «Известиях» или «Независимой» отвечаю. Невозможно. Я Сидорову еще говорил — выгони Бажанова, иначе мы его сами выгоним. Он не имеет право поддерживать только два направления. Как искусствовед — да, но как помощник министра он должен поддерживать все талантливое. Сидорова я знаю много лет, еще в 62-м году работал у него в газете «МК» внештатником. Музей захотел картину Рабина — я привез, он тогда немного запросил, 3 тысячи долларов, и зашел к Бажанову. «Ну, представь на комиссию, — говорит он, — я рядовой член комиссии». — «Помощник министра не может быть рядовым членом комиссии. Вчера у нас была беседа с Рейном и Шохиной из „Независимой газеты" о фальсификации истории русской литературы и искусства. И среди названных имен фальсификаторов названы и вы». — «Как я?» — «Но если купите картину Рабина, сниму ваше имя!» Купили! А как с ними еще?

А вы прочли дневник Гробмана? Энциклопедия московской жизни 60-х.