Помню, как в первый раз появился Толя Зверев: мы приехали к Оскару, и он рассказал, что был у него художник Зверев, вместе с Плавинским, оставил какие-то картинки, одна с крестом — так, ничего особенного. Теперь Оскар говорит, что плохо знал Зверева, а у него в комнате висели его работы. Потом он стал приходить к нам на улицу Горького. Толя был неловкий — однажды наш сиамский кот Чана вдруг прыгнул ему на плечо, и Зверев очень растерялся, смеялся, не знал, куда деваться. Кот что-то в нем почувствовал, обласкал Зверева — животные вообще много чего понимают. Очень важна любовь к животным. Есенин их обожал и говорил: «Для зверей приятель я хороший, каждый стих мой душу зверя лечит». А Цветаева как обожала! Я читала в воспоминаниях эмигрантов — однажды она приехала, ни с кем не поздоровалась, бросила свои сумки, побежала к собаке, обняла, спрятала лицо, только причитала: «Сокровище мое, красота моя». Или фотография на Трехпрудном. «Собаки спущены с цепи…» Толя был хулиганистый такой парень, мог стол перевернуть, чего-то разбить, танцевал, делал руки хвостиком и так ходил. Он всегда был странный парень, дерзкий — но все это было в рамках приличия, ничего скабрезного не было. Я часто его встречала у Володи хорошо поддавшим, когда он чего-то танцевал. Я никогда не слышала от него ничего серьезного — он все время кривлялся и усмехался. Димка тоже напивался, но никогда не делал ничего плохого. Димка тоже мог развалиться — но когда приехал к нам в Прилуки, то вел себя так деликатно, что я даже удивлялась и все говорила: «Какой удивительный Плавинский!» Воспитанный, милый, замечательный. Если они хулиганили даже — так молодые были! Наверное, Толя меня стеснялся, с Немухиным они были в более свободных отношениях. Володя многое о Звереве знает.
Зверева можно любить или не любить как художника, но как-то приближаться к такому человеку я бы никогда в жизни не стала, не могла бы это сделать. Человек он был не то что ненормальный, но другого плана, измерения, очень небрежный, не было в нем внешнего эстетизма. Я его не осуждаю, но есть все же какие-то нормы. Раньше это называлось искусством душевнобольных, об этом не может быть другого мнения. Но такие, как он, могли очень привлекать людей. Про его жен и детей я ничего не знаю, говорят, что он был влюблен в старую художницу, которой это очень импонировало. Недавно я разговаривала с женщиной, которой 88 лет, она влюблена в человека, который на 50 лет ее моложе, и все время его преследует. Это патология, конечно. К нему все хорошо относились, но судьба вышла странная, рано умер. Картины мне его не нравятся — спонтанность, все эти почеркушки, я не люблю этого. А от личности его остался какой-то свет, несмотря на все его странности и глупости. Хотя он парень добрый и порядочный, есть в нем что-то мягкое, в отношении меня он был очень деликатным, даже если он выпивал. Один раз мы обедали в какой-то столовой с Володей, и он вел себя очень достойно. Воспоминания о нем у всех остались очень симпатичные, хотя мы с ним никогда не дружили.
Стихи мы все писали, не знаю, писал ли Немухин. От Оскара я никогда не слышала. Думаю, это вообще зависит от воспитания — если маленькому ребенку родители читают много стихов, это прививается, даже в школах мы всегда учили стихи. Во всяком случае, стихов мы знали очень много. Хотя университетов мы не оканчивали, нас окружали такие люди, что знания были заложены от рождения. Дома мы учили стихи обязательно, куда-то приходили и их читали. У нас дома поэзию любили до потери сознания. Мой отец читал каждый вечер толстый том Пушкина, который убирался со стола, только когда обедать садились. Немухин был из другой семьи, победнее, хотя однажды видела, как его отец читал Надсона. В Прилуках жила его двоюродная бабушка, сестра его деда. Когда она начинала что-то рассказывать, это была не поэзия, целый роман. Таким языком, о природе, невероятные тогда были русские люди! У Володи был рисунок с портретом Хлебникова, его абстрагированные симфонии. В то время он имел очень большое преимущество — он был блестящий рисовальщик, с моторикой невероятной. В рисунках есть поэтическая сторона того Немухина, который был тогда, в то время. Он был очень поэтически настроен — смотрите, как называется его картинка, «Небо ищет убитую птицу». Мне плакать хочется. Думаю, это о людях без дома, понимавших, что значит убитая птица. Или картинка «Трубы», Сапгиру посвященная, по длинному стихотворению «Сидоров зарезал борова». Целая эпопея, печки, огонь они разводили — как иллюстрация. Нарисовать ему это вообще ничего не стоило. Есть виртуозы-рисовальщики, он не школьный, маститый, но у него была невероятная внутренняя пульсация.