Идеально другие. Художники о шестидесятых

Не думаю, что он ее так называл. Попробуйте осветить эти картины, они засияют рубиновым цветом. Надо фонариком хотя бы осветить, это такой цвет концентрированный, есть даже анилинованность. Он мне рассказывал, как писал эту картину, как грунтовал, как составлял лаковый грунт, — у меня потом даже были картины, написанные на лаковом грунте. Все это написано замечательно по технике. Но так она, может быть, тоже смотрелась бы сама по себе, эта картинка. Она как будто испачкана или замусорена. Были и другие, шедевральные просто вещи. Все работы Кудряшова очень сильные и по цвету, и по композиции, и по качеству исполнения. Я не говорю уже о театре, рисунков много было подарено, а где это все? Ничего нет. Он сделал занавес для Оренбургского театра, где все стены должны были расписываться как фрески. Гениальная вещь. Я очень любила эту работу и делала копию, но она получилась немножко длиннее.

«Оренбургский театр» 20-го года — в Третьяковке, три эскиза — в Салониках, где коллекция Костаки стала основой музея. Смотрите, вот «Расхождение», 1926 год.

А чей дар? Вообще, такого плана была картина вдвое больше, как бы Матисс. Может, ее пополам распилили и взяли кусок себе. По колориту была работа похожа на эту, но она имела космический характер, с какими-то формами сюрреализма, мыслями он шел вперед, запертый в своей комнате. Снять бы, на свет перенести, вы бы тогда увидели. Как она сделана, комар носу не подточит! «Я так пишу, чтобы комар носу не подточил», — говорил Скрябин. Никто не говорит об этом, все принимают как есть. Вот картина Экстер, которая висит внизу. Она их эксплуатировала — Тимофееву, жену Кудряшова, и прочих. Надя давала ей идеи, театральные эскизы, а та собрала и выдала за свое. У меня была даже работа Тимофеевой, я потом продала ее Володе Немухину. Не знаю, осталась ли?

Кудряшов подарил ему один из вариантов «Оренбургского театра», которые делал по памяти. А кого еще вы знали? В районе Бронных жил брат Малевича, на Арбате сестры Синяковы и брат Поповой, живы были вдовы художников, их всех находил Костаки.

Их мы не знали, знали Соколова, учителя Володи Немухина. У нас была замечательная его работа, хорошего размера, супрематического толка, сделанная великолепно. Потом ее забрала жена — не знаю, кому продала. Бывают жены, приверженные своему мужу-художнику, хотя жена Петра Ефимовича тоже была художница, но больше занималась офортами. О самом Малевиче трудно судить, я считаю, Малевич как бы дал импульс, а сам потом спрятался, пошел не туда. На школу Малевича влияли и кубисты, Брак и другие. Для меня все картины Малевича, находящиеся в голландском музее, а до этого где-то замурованные, очень сомнительны. Да и вся история с ними сомнительна. Я никогда в жизни этого не видела и не знаю, как все это туда попало. У него очень много картин фигуративного толка, со смещением плоскости, чего я в России никогда не видела. Невероятное количество фигуратива: крестьяне, точильщики, разноцветные пионеры, черный квадрат без рамы на каком-то фоне и черный крест. Во всей своей значительности Малевич не показан, его свели на нет — к солдатикам, каким-то людям непонятным в европейских костюмах, курточках, шапочках. Я такого Малевича не воспринимаю.

А как вы открыли для себя супрематизм? Как ваши работы связаны с ним?

Вопрос трудный, пространный. Вначале русский авангард не играл для меня никакой роли. Позже я его поняла, оценила, впитала и могу превозносить до небес. Я чувствую, что я единственная из художников, которая идет дальше. Не потому, что я у них что-то взяла, а потому, что внутри у меня как у них. То, что они сделали для России, невероятная эпоха, которую стараются всячески спрятать. Я писала в статье: «Лебединая стая прекрасных птиц опустилась на Русскую землю». Они сами, лица их были прекрасны, это была чистая струя в искусстве, прозрачная, светящаяся, и все же их закрывают. Почему России нельзя быть первой? Все самое выдающееся Западу «не годидзе», как говорил Зверев. В Третьяковке была выставка «Кубизм», где выставили всех наших художников, в том числе и Ванечку Кудряшова, который делал чистой воды супрематические вещи.

Иван Кудряшов писал: «Космический образ, который создает интуитивом художник, аналогичен научному представлению о Вселенной. Мы перестаем жить на Земле. Мы стали жить в космосе, и теперь точка схода должна быть там».