Если грудное вскармливание продолжается вплоть до стадии кусания (а обычно так и происходит), то теперь ребенку нужно научиться сосать не кусая, так чтобы мать из-за боли и гнева не прерывала кормление. Наша клиническая практика показывает, что этот момент из раннего периода жизни индивидуума оставляет ему навсегда некое ощущение базовой утраты, общее впечатление, что когда-то давным-давно его единство с материнской матрицей было разрушено. Отнятие от груди, таким образом, не следует рассматривать как внезапную ее утрату или утрату придающего уверенность присутствия матери, если, конечно, не найдется другая женщина, которую ребенок воспринимает почти как мать и на которую может положиться. Серьезная утрата привычной материнской любви без полноценной замены в этот момент может привести (при иных усугубляющих утрату условиях) к острой младенческой депрессии (Spitz, 1945) или к менее тяжелому, но хроническому состоянию уныния, которое придаст депрессивную окраску всему последующему существованию. Но даже и при более благоприятных условиях эта стадия привносит в физическую жизнь чувство разделенности и всеобъемлющую ностальгию по утерянному раю.
И среди всех этих впечатлений лишения, разделенности, покинутости, которые сами по себе оставляют след базового недоверия, должно сформироваться и утвердиться базовое доверие[16].
То, что мы называем здесь «доверием», Тереза Бенедек назвала «уверенностью». Я предпочитаю слово «доверие», поскольку оно несет в себе оттенок большей наивности и взаимности: можно говорить о том, что младенец доверяет, но было бы большим допущением утверждать, что он «уверен». Общее состояние доверия, таким образом, предполагает не только то, что ребенок учится полагаться на одинаковость и последовательность внешних источников заботы о нем, но и то, что он может доверять себе и способности своих органов удовлетворять свои желания; что он сможет положиться на самого себя и не всегда будет нуждаться в источниках заботы и руководства извне.
В психиатрической литературе часто встречается упоминание «орального характера», который является характерологическим отклонением, сформировавшимся на основе неразрешенных конфликтов данной стадии. Когда оральный пессимизм становится доминирующим и исключительным, младенческие страхи, такие как страх «быть оставленным без еды» или просто «быть оставленным», а также страх, порожденный отсутствием раздражителей и стимулов, отличаются в своих депрессивных формах от ощущений простого голода, плохого настроения и самочувствия. Такие страхи, в свою очередь, могут сообщать оральности тот особый тип жадности, который в психоанализе получил название «орального садизма» – жестокой потребности получать и давать в форме причинения боли другому. Существует и оптимистичный вариант орального характера, когда человек учится отдавать и получать самое важное в жизни; и есть «оральность» как нормальная основа всякой личности, как стойкий след опыта этого первого периода зависимости от всемогущей кормилицы. Обычно она находит выражение в наших зависимостях и в нашей ностальгии, в наших несбыточных надеждах и вместе с тем в состояниях полной безнадежности. Интеграция оральной стадии с последующими приводит к формированию во взрослом периоде той или иной комбинации веры и реалистического отношения к жизни.
Патология и иррациональность оральных тенденций зависят целиком от степени, в которой эти тенденции интегрированы с другими личностными тенденциями, а также степени их соответствия общекультурному паттерну и использования межличностных средств их выражения.
Здесь, как всегда, мы должны рассмотреть и обсудить, как проявляются