Идентичность и цикл жизни

Для формирования автономии необходимо, чтобы стадия первоначального доверия была пройдена уверенно и последовательно. Ребенок должен ощутить, что базовая вера в себя и в мир (что является прочным основанием, вынесенным им из конфликтов оральной стадии) не будет подвергаться опасности при появлении внезапного интенсивного желания иметь выбор – присваивать желаемое или проявлять упрямство при элиминировании. Стабильность должна защищать его от потенциальной анархии еще нетренированного чувства дискриминации, неспособности удерживать и отпускать с расчетом. Среда вокруг должна поддержать его в желании «встать на ножки», чтобы он преждевременно и неосторожно не подверг себя той опасности, которую мы называем стыдом или вторичным недоверием, то есть сомнению, которое принесет ему боязнь не допустить ошибки.

Стыд как младенческая эмоция изучен явно недостаточно. Стыд предполагает, что некто оказался совершенно голым, выставленным напоказ, и осознает, что на него смотрят, – одним словом, это рефлексия. Человек не готов к тому, чтобы оказаться видимым; вот почему нам снятся сны, в которых нам стыдно оттого, что на нас глазеют, а мы неодеты, в ночном белье или со спущенными штанами. Стыд проявляется в раннем возрасте в виде импульсивного стремления отвернуться, спрятать лицо, прямо здесь и сейчас упасть на землю. Эта потенциальность с избытком эксплуатируется в форме воспитательного метода некоторых примитивных народов, когда ребенка «стыдят», что приводит к еще более деструктивному чувству вины, которое мы обсудим в дальнейшем. Деструктивность эта в некоторых цивилизациях компенсируется средствами, которые используют, чтобы сохранить лицо. Стыдить – значит эксплуатировать растущее ощущение собственной малости, которое парадоксальным образом увеличивается, когда ребенок встает на ноги и начинает сравнивать и замечать разницу в размерах и силе.

Практика, когда ребенка чрезмерно стыдят, приводит не к развитию чувства приличия, но к тайной решимости попытаться провернуть что-то безнаказанно, когда никто не видит, порой даже к решительному бесстыдству. Есть удивительная американская баллада об убийце, которого приговорили к публичному повешению, но он не чувствует ни страха, ни стыда и лишь проклинает зевак; каждый куплет кончается словами: «Будь прокляты ваши глаза!» (God damn your eyes). Многие маленькие дети, которых чересчур застыдили, могли бы сказать примерно то же самое (не обладая, конечно, ни мужеством, ни словарным запасом, чтобы выразить это). Этим довольно мрачным примером я хотел показать, что есть предел терпению ребенка (да и взрослого) перед лицом требований, принуждающих его считать себя, свое тело, свои потребности и желания мерзостными и грязными и верить в непогрешимость тех, кто выносит подобные суждения. Время от времени ему хочется опрокинуть все с ног на голову, втайне не обращать внимания на мнение других и считать злом сам факт их существования: его шанс наступит, когда других не станет или когда он сможет их покинуть.

Именно такая модель характерна для многих непослушных детей и молодых преступников. Однако и они заслуживают хотя бы изучения условий, которые заставили их вести себя подобным образом.

Вернемся к тому, что мышечное созревание создает почву для экспериментов с двумя параллельными наборами социальной модальности – удерживанием и отпусканием. Базовый конфликт этих модальностей в конце концов рождает либо враждебные, либо доброкачественные ожидания и установки. Таким образом, «держать» может стать деструктивным и жестоким стремлением к удержанию или сдерживанию, но может стать и паттерном заботы: «получить в собственность и владение». Модальность «отпустить» также может обернуться отрицательным высвобождением деструктивных сил, но тем не менее и более свободным «пусть уходит» и «пусть будет». С точки зрения культуры эти модальности не являются ни хорошими, ни плохими; их ценность зависит от того, будет ли воинствующая модальность направлена против врага либо близкого человека – или против самого себя.