Идеология русской государственности. Континент Россия

Итак, каждый значимый новый этап в истории любого государства начинается с принятия конституции в целостном виде, внесения поправок в существующую конституцию или принятия нового акта – части составной конституции.

Что именно из этого происходит в каждом конкретном случае, определяется прежде всего намерениями персоны власти, а также политическими и культурными традициями общности.

Понятно, что конституцию практически всегда принимают при учреждении нового государственного образования (столбцы А и Б в таблице). Этот акт, помимо своей основной роли, всегда имеет символическое значение, отмечая Начало – начало собственной истории.

Бывает, что государство возникает в результате объединения (добровольного или вынужденного) нескольких государств[231] или квазигосударственных образований[232] (столбец Б в таблице). В таких случаях по большей части заключался союзный договор, чаще всего и становившийся конституцией нового государства или основной её частью. Как правило, такое государство получает федеративное устройство, которое с большим или меньшим упорством стремится сохранить. Такой была конституция Германской империи, непосредственно созданная из конституции Северогерманского союза и основанная на союзном договоре.

Хотя, например, Итальянское королевство на волне революционного движения создавалось как унитарное государство с изгнанием «чужеземных» правителей, упразднением их государств и присоединением их территорий к Сардинскому королевству, чья конституция (Альбертинский статут 1848 года) и стала первой конституцией объединённой Италии. А объединение частей Польши, бывших провинциями трёх распавшихся империй, после Первой мировой войны воспринималось действующими лицами как восстановление прежней целостности[233].

О конституциях, непосредственно обязанных своим появлением революционным процессам, выше было сказано достаточно. Но нельзя обойти вниманием такое явление, как «экспорт революции». При этом ни в коей мере нельзя руководствоваться таким примитивным его пониманием, которым пользовались советологи прошлого века: революцию несут-де на своих штыках армии агрессора.

Первый опыт такого рода был предпринят Наполеоном. При этом он и его дипломаты искусно пользовались волной революционных настроений, распространившихся по Европе, когда весть о победе революции во Франции упала на общественную почву, удобренную идеями Просвещения. В духе времени её восприняли (буквально) как эксперимент, подтвердивший, по всем канонам тогдашней науки, истинность её представлений о разумном (то есть правильном) устройстве общества. Так что инициаторы революций во многих государствах Европы были вполне подготовлены и вооружены идеологически. Иного оружия им и не понадобилось, достаточно было готовности революционной Франции поддержать их. Но она, конечно, приходила, поддерживала, и в каких-то странах эта поддержка склоняла чашу весов в нужную сторону.

Конечно, старые режимы видели в новых государствах сателлитов Франции. Это отразилось даже в терминологии, сохраняющейся до сих пор: во французской исторической науке их называют République sœur – «Республики-сёстры», а в остальных европейских странах – «дочерние» или даже «вассальные» республики, согласно тому пониманию духа событий, которое сложилось по свежим их следам.

Безусловно, не все новые государства были республиками в узком смысле слова, во многих сохранилось монархическое правление, особенно в СРИГН, где правящие дома с Наполеоном вступили в союз (как Бавария и Баден) или просто нашли общий язык. Но все получили конституции (новые, если таковые уже были). И во всех просматривался некий общий канон. Не следует думать, что они были списаны с французской: народное представительство при их составлении и принятии вовсе не было декоративным, как полагают некоторые историки. Но все они предусматривали разделение властей, светский характер власти, выборные законодательные органы и – важная деталь – унитарный характер государства. Тут к Монтескьё прибавляется Гоббс с его ясным пониманием необходимости централизации власти. Уместно думать, что и личные представления о власти Наполеона (принцип единоначалия) также имели значение. Он упорно пытался из Соединённых провинций сделать Батавскую республику и Гельветическую республику – из Швейцарской Конфедерации. Но вот это-то ему и не удалось, пришлось отступить самому, к чему нам придётся ещё вернуться.