Рабство – исторически крайне разнообразный институт, но повсеместно он возник из особого статуса военнопленных в обществе победителей[371]
. В метрократических государствах рабство распространялось на пленников, удерживаемых победителями у себя, то есть вне территории народа своего происхождения. Это был временный статус, прекращавшийся, если пленника отпускали домой или принимали, по его желанию, в собственное общество на полных правах (что обычно и происходило). Такое рабство принято называть «патриархальным». В ксенократических государствах рабство распространялось, насколько можно судить, на всех, кто ранее служил в войске побеждённых, то есть не платил податей, занимаясь каким-то полезным занятием. При этом они оставались на территории своего народа, но превращались в обособленную группу населения. Такое «классическое» рабство предполагает для раба пожизненный и наследуемый юридический статус вещи, имущества (instrumentum vocalis – говорящее орудие). В связи с этим отношения хозяина и раба также не относятся к отношениям власти-подчинения. В нашем контексте рабство будет иметь также значение в связи с его возобновлением в контексте колониальной политики европейских государств (Великобритании, Португалии).Такая практика была совершенно чужда метрократическим государствам. Современные исследователи лишь недавно с изумлением обнаружили, что вопреки господствовавшему ранее мнению древнеегипетские пирамиды были построены без применения рабского труда. Ряд исследователей постепенно склоняются к тому, что рабство было неизвестно в Египте до его завоевания гиксосами, в результате которого там на непродолжительное время установилось ксенократическое государство.
Для нашего последующего рассмотрения важно подчеркнуть, что:
принуждение и насилие внутри государственного организма, применяемое правящей верхушкой к каким-то группам населения, характерно именно для ксенократических государств
; оно является средством не установления/поддержания власти, а регулирования хозяйственных отношений.
Именно в ксенократических государствах впервые появляется классовое
(как по признаку отношения к власти, так и по месту в хозяйственной системе) членение общества. Внутри правящего класса существуют отношения власти (его лидеров) – добровольного подчинения (остальных членов класса). В отношении остального населения, рассматривавшегося как хозяйственный ресурс, первоначально применялись те или иные меры принуждения. Но почти сразу стало ясно: удерживать народ в повиновении путём принуждения – это непосильный труд. Великолепный памятник этого открытия содержится в 93-м Псалме (ст. 20):μὴ συμπροσέσται σοι θρόνος ἀνομίας,
ὁ πλάσσων κόπον ἐπὶ προστάγματι
«Да не сопутствует тебе престол безвластия, повелевать [с которого] непосильно»[372]
.Поэтому дальнейшее развитие ксенократических государств пошло по пути инкорпорации в состав правящего класса всех согласных на это представителей верхушки покорённого народа.
Главный ученик Аристотеля – Александр Филиппович[373]
– прекрасно понимал его концепцию власти и вовсю ею пользовался. Возможно, он был первым завоевателем, стремившимся сделать туземных властителей своими, вместо того чтобы заменять их[374]. Они сохраняли собственную власть над местным населением, признавая – добровольно – власть над собою завоевателей. Таким образом, общество в ксенократических государствах становилось иерархическим: правители властвуют над знатью, а знать – над народом. При этом отношения власти не транзитивны, то есть не распространяются далее одного уровня власти/подчинения. Такое общественное устройство мы видим, в частности, при феодализме («вассал моего вассала – не мой вассал»), хотя возникло оно значительно раньше.В результате правители избавлялись от бремени власти над остальными слоями общества, а меры принуждения могли применять избирательно, лишь к непокорным.
Всё это стало ясно лишь к началу XX века, когда по мере накопления знаний об истории и устройстве ранних и неевропейских форм государственности проявилась однобокость представлений о государстве, связывающих его с насилием.