Элизабет промолчала. В ее мозгу отчаянно стучало: как его увидеть, как вызволить оттуда?
Один из полицейских, тот, что поулыбчивее, повернулся к хозяйке:
– Дайте ключ от его комнаты. Он давно здесь живет?
– Около года. – Хозяйка с жалостью взглянула на Элизабет. – Он производил хорошее впечатление.
– Еще бы! – усмехнулся полицейский, поднимаясь по ступенькам. – Все будут хороши, если денежки платят.
– Мне разрешат с ним повидаться? – спросила Элизабет другого полицейского. Взгляд ее был прикован к револьверу в кобуре и дубинке на его боку. Ей хотелось выхватить оружие и всадить все пули в круглое красное лицо или схватить дубинку и со всей силой бить по затылку, пока жидкие тонкие волосы белого мужчины не обагрятся кровью и мозгами.
– Конечно, – сказал полицейский. – Прямо с нами и пойдешь. В участке с тобой хотят поговорить.
Улыбчивый полицейский спустился вниз.
– Там ничего нет. Пошли обратно, – произнес он.
Элизабет вышла вместе с полицейскими на улицу. Больше разговаривать с ними не имело смысла. Теперь она в их власти и должна соображать быстрее, чем они, и еще обуздывать страх и ненависть, стараясь понять, что можно сделать, чтобы спасти Ричарда. Готова она лить слезы и просить о милости или нет?
Несколько ребятишек и любопытных прохожих увязались за ними по длинной, пыльной, залитой солнцем улице. Элизабет надеялась, что никто из знакомых не встретится им по дороге, и шла с высоко поднятой головой, глядя прямо перед собой и чувствуя, как кожа на ее лице холодеет и натягивается, словно маска.
В участке она с трудом выдержала грубые шутки полицейских.
Но Элизабет не сумела сдержать слез на следующий день, когда увидела любимого. Его избили, он говорил шепотом и с трудом ходил. Синяков почти не было – только болезненные припухлости и рубец под глазом.
Конечно же, Ричард не грабил магазин, а, расставшись с Элизабет тем субботним вечером, спустился в подземку и ждал поезда. Из-за позднего часа промежутки между составами увеличились, на платформе находился он один и, стараясь не задремать, думал о ней.
В дальнем конце платформы послышался шум, и Ричард увидел двух цветных парней, сбегавших по ступеням вниз. Одежда на них была порвана, выглядели они испуганными и, приблизившись к нему, встали рядом. Он уже собирался спросить, что с ними, но тут увидел еще одного парня, бегущего в их сторону по рельсам, за ним гнался белый мужчина, и в тот же момент еще один белый спустился по ступенькам на платформу.
С Ричарда весь сон слетел; охваченный паникой он осознал: что бы ни случилось, теперь это и его беда тоже, ведь для белых мужчин нет разницы между ним и тремя парнями, которых они преследуют. Все четверо – чернокожие, примерно одного возраста и стоят рядом на платформе подземки. Без лишних вопросов их препроводили по лестнице наверх, запихнули в полицейский фургон и повезли в участок.
Там Ричард назвал свое имя, адрес, возраст и место работы. Заявив, что не имеет никакого отношения к случившемуся, он попросил одного из парней подтвердить его слова. Тот с отчаянием подтвердил. Элизабет подумала, что молодые люди могли бы и раньше это сделать; но они, наверное, понимали, что тогда было бессмысленно даже рот открывать. Им и сейчас не поверили и позвали хозяина магазина на опознание. Ричард успокаивал себя – хозяин не укажет на него, ведь он не видел Ричарда прежде.
Вошел владелец магазина – коротышка в залитой кровью рубашке, его успели пырнуть ножом – в сопровождении еще одного полицейского и, взглянув на всех четверых, уверенно произнес:
– Да, это они.
– Но я там не был! – в отчаянии выкрикнул Ричард. – Посмотрите на меня, черт подери! Не было меня там!
– Чернокожие ублюдки, – сказал мужчина, посмотрев на него. – Все вы одинаковы.
Возникла пауза, глаза белых мужчин буравили Ричарда. И он, понимая, что погиб, тихо проговорил:
– И все-таки, мистер, меня там не было.
Потом Ричард рассказывал Элизабет, что, глядя на окровавленную рубашку мужчины, в сердцах подумал: «Жаль, что тебя не прикончили».
Вскоре начался допрос. Трое парней сразу подписали признание, но Ричард отказался что-либо подписывать. В конце концов, у него вырвалось, что он скорее умрет, чем признается в том, чего не совершал.
– Что ж, – произнес один полицейский, неожиданно больно саданув его по голове, – может, и умрешь, чернокожая скотина!