Игра на выживание

Во время короткой перепалки к ним подъехал Кузьма. Краем глаза Денис успел заметить, что он тоже сжимает в кулаке готовую пуститься в ход саблю.

– Слышь, Дмитрий-не-Иваныч. – Уловив нить их разговора, одноглазый тут же решил в него встрять. – Как думаешь, где мой распрекрасный шелом? Я ж в эту погоню в нем метнулся, коль внимание обратил. Что? Не знаешь? Пуля сшибла. Прям в голову попала, зараза. Дзинь – и волосы свободно по ветру разметались. Ну, ладно хоть не мозги.

Дмитрий еще раз бросил полный мучительной тоски взгляд назад, туда, где теснили русское воинство. Пушечным огнем, залпами пищалей и мушкетов да клинками наседающей на пятки конницы посполитого рушения.

На маленький отряд, успевший прорваться сквозь эту мясорубку, никто не обращал внимания. Пока. Что, конечно, долго продолжаться не могло.

– Может, еще не все потеряно. – Денис впился немигающим взглядом в глаза головы полусотни. Таким взглядом, чтобы тот понял: именно сейчас им обоим совершенно нечего терять. А дорога назад – заказана. – Может, Голица сумел переломить дело на своем фланге и сейчас тоже движется в обход. Ничего не изменилось! Делаем все, как условились! Не стой! Глядя на тебя, и твои люди в ступор впадут. Марш вперед, воин!

Ротмистр Торунский глядел на гетмана Острожского с очень поверхностно замаскированным пренебрежением. Что побудило короля Сигизмунда поставить командующим союзным войском этого схизматика, в толк взять не мог не только он. Многие шляхтичи, прибывшие добровольцами в литовское войско, не были довольны таким назначением. А они, к слову сказать, составляли большинство рати, без которого Великое княжество Литовское попросту выбросило перед московитами белый флаг. Десятилетиями вся его надежда перед растущим могуществом Москвы основывалась на неприступности главной пограничной крепости – Смоленска. А когда он пал, оказалось, что рассчитывать больше не на что. Посполито рушение, созванное биться с единоверцами, на зов Сигизмунда по сути не явилось, а города-крепости помельче Смоленска сдавались русским, едва только на окоеме показывались их стяги. Не сделала этого лишь Орша. Крепкая твердыня, основной гарнизон которой составляли немецкие наемники. Они продержались до подхода основных сил объединенной польско-литовской армии и последующего спешного отступления от крепости московита. Неудивительно, что именно германцев Константин Острожский определил во фронт большого полка. Они должны были сдержать натиск схизмы во что бы то ни стало – иначе вся затея с опрокидыванием флангов врага засадными огненными нарядами и последующим окружением их большого полка не стоила росы под сапогами.

Не доволен был Торунский и тем, как галичанин Острожский вдруг изменил первоначальный план битвы. По которому орудийные засады должны были прикрывать оба фланга армии – и левый полк, куда определили польскую шляхту, и правый, где дрожали коленки у литовского посполитого рушения. В последний момент гетман приказал расположить все пушечные наряды в роще напротив литовцев. Поляков, которые благородно вызвались на защиту вотчины Сигизмунда, оставили совершенно без прикрытия. Держитесь, мол, как хотите, нам главное своих уберечь. И это не говоря о том, что четыре тысячи этих самых «своих» Сигизмунд вообще отказался вводить в битву, оставив при себе в Борисове. Пусть, дескать, польское мясо идет на убой.