Игра на выживание

Денис сидел под стеной, ошалелый и раздавленный, и смотрел, как медленно заваливается наружу башня. Горящие, расхристанные и размочаленные бревна рассыпались бесформенной грудой.

Пойди сейчас московское войско на приступ, по этому бурелому можно было забраться на стену, даже не используя лестниц. Проход в упрямо державшийся в осаде три последние лета Смоленск был открыт.

Похоже, это и был тот самый выход, о котором в своем послании, полном загадок и, как выясняется, скрытых смыслов, писал Шеф.

Из контуженых раздумий его вырвала схватившая за плечо рука. И похоже было, что без особого толку трясла и тормошила она его уже какое-то время. Денис поднял глаза. Кузьма. Одноглазый ошалело глядел на развороченное строение и указывал при этом куда-то вниз. Лишь спустя пару секунд до Дениса дошел смысл того, что его сокамерник пытался проорать ему в самое ухо: к разбитой веже стягивалось смоленское подкрепление. Видимо, резонно рассудив, что именно на разрушенном участке стены московит пойдет на решающий приступ.

– Ты меня слышишь или нет? – снова тряхнул его Кузьма. – Надо уходить. Один я вас всех не утащу. Я беру княжну, ты хватай свою зазнобу – и спускаемся по этим сходням, пока они к чертям не рухнули. Или не загорелись все.

Пошатываясь, борясь с кашлем, тошнотой и гулом в голове, Денис сумел воздеть себя на ноги. Взрывом пришибло их караульных или это сделал под шумок один очень непритязательный в вопросах умерщвления людей тать, разбираться было некогда. Степняки просто валялись сиротливыми и бесформенными кучами тряпья и кольчуг. Ноги еще одного стража безжизненно торчали с лестницы, ведущей на нижний ярус.

Ярина лежала под одной из бойниц без сознания. Может, сказалась потеря крови. Может, доконала подорванный ее иммунитет взрывная волна. Но главное, что она дышала. Елена сидела над ней и заходилась в рыданиях. Денис, не особенно ловкий в обращении с детьми, попытался успокоить ее как мог. Положил аккуратно руку на макушку, погладил волосы.

– Ступай к Кузьме. О Ярине позабочусь сам.

– Ты ведь ее не бросишь? – всхлипнула девчушка. – Она же ведь живая.

– Знаю. Конечно, не брошу. Иди. Мы следом.

Когда княжна выпорхнула наружу, он склонился над девицей, попытался нащупать пульс. То ли руки дрожали, то ли в глазах двоилось, но не нашел хотя бы слабенько бьющуюся точку. И потом зачем-то почти ласково провел ладонью по волосам. Они оказались на удивление мягкими. Ресницы, нежные и пушистые, дрогнули и чуть-чуть приоткрылись. Хотя, может, и показалось. Денис наклонился над лицом «амазонки», стараясь уловить дыхание. Хотя бы слабое, легкое. И лишь спустя пару мгновений понял, что весь этот деликатный вальс над раненым человеком – достаточно спорное мероприятие. Лучше уж попытаться привести его в чувство старым проверенным способом. Ну, как проверенным… На службе, конечно, делать этого не доводилось, но на теории их в данном вопросе натаскивали, как служебных собак на поиск следа.

В конце концов, проверять свое умение делать искусственное дыхание рот в рот на мужике-сослуживце не совсем то же самое, что на привлекательной – что бы ни говорили местные любители массивных красот – барышне.

Губы ее оказались жесткими, потрескавшимися и не особо податливыми. Привкус тоже не навевал мыслей о нежной романтической истоме.

А когда он оторвался от ее губ, чтобы вдохнуть побольше воздуха для второй попытки, неожиданно встретился с ней взглядом. Сказать, чего в ее глазах плескалось больше – вселенского удивления, растерянности таких же масштабов или желания двинуть ему в челюсть, – разобрать было сложновато.

– Это что сейчас было?

– Не то, что ты подумала. Это называется, хм, дыхание рот в рот…

– Даааааа? Иди ты! А ведь и впрямь не то, что я подумала.

Можно было, конечно, постараться объяснить, что искусственное дыхание и поцелуй – вещи очень сильно разные. Но почему-то казалось, что хрена с два она его поймет. А уж тем более поверит.

Собственно, он и сам-то себе не мог точно и честно сказать, чего все-таки в этом его порыве было больше – искусственного дыхания или все-таки…

Именно в этот момент Денис услышал тоненький вскрик Елены. Переглянувшись с Яриной, мгновенно подорвался на ноги, выскочил на развороченную галерею – и нос к носу столкнулся с Гловачем.

Опять.

Выглядел польский десятник неважно – изодранный и подпаленный в нескольких местах жупан, залитое кровью прокопченное жаром лицо. Одна рука свисала вдоль обширного тела плетью, зато второй он сжимал свой готовый к бою корд. Толстяк стоял, перегораживая единственную их дорогу к бегству.

– Никуда вы не уйдете, – как навязчивое заклинание прошипел каким-то чудом оставшийся в живых лях.

– Да как же ты уже надоел! – проревел явственно осатаневший Кузьма. Он сжимал в руке копье на коротком древке, зато с непропорционально длинным, как коса, железным жалом. Им он и собрался столкнуть изрядно надоевшего преследователя вниз, под стену. Или – в стену ревущего у того за спиной огня.