Игра на выживание

– У великого князя московского Василия Ивановича забот сейчас и без тебя хватает, – хмуро бросил Щеня. – А тебя сюда не местническими грамотами меряться приволокли. А на суд. Который я, как воевода русской рати, вести могу и право на то имею. У меня к тебе, Василий свет Львович, вот какой вопрос: о чем вы с братом вели переговоры с панами боярами смоленскими?

Вид у побитого князя был такой, будто он ждет какого-то подвоха, но пока не может догадаться, откуда тот прилетит. Подслеповато зыркнул на конвоиров, кольнул неприязненным взором красномордого.

– То тебе прекрасно известно, Даниил Васильевич. Переговоры мы вели о сдаче города.

– Хм. Верно, что думал я именно так. И потому не давал приказа идти на приступ. Мыслил, с вашей допомогой обойдемся без кровищи. Но тут вдруг выяснилось, что вы попросту время тянули. Свои вопросы решали. И потому теперь непонятно мне, Василий Львович: на чьей вы все ж таки стороне?

– Что за навет…

Тяжелый взгляд Щени заставил Глинского умолкнуть на полуслове.

– Ты меня, никак, пустобрехом решил поименовать, Темный?! Что ж, поглядим, насколь ты у нас честный доброход. Завтра я вхожу в город, и никакая измена мне там не надобна. Потому разберемся во всем здесь и сейчас. Этого знаешь?

Щеня кивнул на стоящего до сих пор на коленях Дениса. Хотя тот и хотел надеяться, что о нем не вспомнят как можно дольше, нехитрое желание это сбываться не стало. Взгляды всех людей в душной избенке тут же обратились в его сторону. Глинский, которого Щеня обозвал Темным вряд ли по той же причине, что эльфы – Саурона, прищурился на Дениса. Тот лишь подивился, как отцу Елены удалось не промахнуться и привести свою дружину под стены именно Смоленска, а не Парижа, например. Впрочем, напряженная тишина грузно висела под низкой закопченной притолокой не больше минуты. А следом выяснилось, что какое-никакое зрение у репрессированного все-таки имеется.

– Татарин, что ли? – неуверенно прошептал князь. – Глаза больно узкие. Хотя чуб светлый. Да и зенки голубые…

– Я не любоваться им просил.

– Ну а как же мне его признать, коль взглянуть нельзя?

– Взглянул? Отвечай теперь. Знаешь его?

– В первый раз вижу.

«Синьор-помидор» недобро хмыкнул, хмуро сцепив руки на груди. Щеня же снова опустил бороду на крестовину сабли. Устало выдохнул:

– Что ж, добро. Добро… Давайте сюда голову лазутчиков.

Один из провожатых Глинского, тяжело звякнув кольцами байданы, на удивление юрко для его комплекции просочился в сени. Что-то там гаркнул и через пару минут вернулся обратно. Человеку, который шагнул через порог вслед за ним, практически не пришлось пригибаться в низеньком дверном проеме. Невысокий рост позволил не стукнуться седой башкой о притолоку. Зато не позволил свободно войти размах квадратных плечей. Рот под дугой седых усов при этом виновато сложился куриной гузкой. Глаза так и норовили потупиться в пол. На боку болтались пустые ножны от сабли. Словом, вид он имел гораздо менее решительный и своенравный, чем при их встрече в городе.

– Этого тоже в первый раз видишь? – холодно глянул на Глинского старый воевода.

– Отчего ж? Полусотник моих лазутчиков. В городе склады жег, панику сеял.

– Славно. А ты, – перевел на седого диверсанта бесцветный взор Щеня, – знаешь сего человека?

И коротко кивнул в сторону Дениса.

– Как не знать? – было видно – понять, что тут происходит, седой не может, а спросить у своего патрона, как следует отвечать правильно, возможности не было. Потому бухнул как есть. – Из дворни малолетней княгини Елены человек. Вроде как… Они как-то сумели убежать со двора смоленского наместника, умыкнув при том княжну. С ним баба еще была, жердина такая, с сабелькой и ногой уязвленной. И тать какой-то страхолюдный еще. Выход из острога искали.

– Ясно. Ступай. Ну, так что ж, княже, холопов своих признавать не хочешь, – досадливо причмокнул Щеня. – Они, смотри-ка, живота не жалели, дочь твою спасали из полона. А ты – «в первый раз вижу». Нехорошо.

– Я сего оборванца знать не знаю, – не сдавался Глинский. – Может, конечно, и был он в моей дворне. Так что ж мне теперь, каждую собаку привечать?

– И то верно. Что ж… Может, сих людей вспомнишь? Привести сюда остальных! Недосуг мне тут сопли тянуть, по одному всех рассусоливать…

Приволокли только одного. Кузьма ярился, ругался сквозь закрывшую рот тряпку, сопротивлялся и вырывался. До тех пор, пока не понял, кто перед ним. Тогда успокоился сразу. На то, как в горницу входят две дамы – маленькая и большая, – смотрел уже относительно спокойно. Его даже не возмутил тот факт, что Ярина в отличие от них вовсе не напоминала пленницу. Даже изящную ее сабельку никто при входе не стал отнимать. После того как, судя по всему, вернули обратно. И предоставили новый наряд. Снятый с чужого плеча, если судить по мешковатости. Но в целом она снова стала напоминать гордую валькирию, а не узницу каземата. Строго стянутые в тугую косу волосы, гордый взгляд, упрямо вздернутый подбородок. Который, правда, ей пришлось порывисто воткнуть в ложбинку между ключицами, когда склонила голову перед князем.