Игра на выживание

– А я тебе скажу, – сипло проскрипел краснощекий боярин, который до сих пор мерял угол хатки нервными шагами, резко двигая в сторону князя. – Она не захотела идти против единоверцев. И супротив совести. Смоленский владыко Варсонофий – тоже. Вот и сговорились меж собой вывести вас на чистую воду. Что, не веришь? Ну-ка, поляница, покажи ему…

Ярина все так же молча, избегая встречаться с кем-то взглядом, вытащила из болтающегося на поясе кошеля маленький, тускло сверкнувший в неверном свете лучин и лампадок кругляшок.

– Кольцо епископа, – пояснил сиплый. – Его печать. Не узнаешь?

Денис кисло улыбнулся. Он – узнал. Вот, значит, куда оно делось…

– Телохранительница твоей дочери не стала замышлять супротив русской рати. В отличие от своих господ. Вас, то есть, с твоим братом. Когда мои люди встретили якобы бежавшую из города княжну с ее ободранной свитой, сначала она сама, а затем и ее пестунья настояли на встрече со мной и все мне рассказали. То, например, что человечек твой, вот этот вот, – ткнул обвиняющим перстом в сторону Дениса краснолицый, – должен был, как выберется из города, доставить князьям Глинским сии грамоты.

С этими словами он вынул откуда-то из рукава подозрительно знакомый сверток туго скрученных бумаг. И звучно шлепнул ими о стол. Разумеется, рулон этот Денису тоже был знаком. Именно его Шеф настоятельно рекомендовал вынести с собой из подземного убежища. И теперь Денис понял, зачем Шеф отключил в его переводчике функцию чтения местных текстов.

– Что там писано, тебе, конечно, ведомо, – упивался едкой иронией сиплый «прокурор». – Указания кому и как из ляшских поглядов передавать вести о движении русских ратей, их числе и составе. Кто командует, на какое направление Москва собирается ударить… Все тут, в этих ваших свитках, иуды, писано! – весомо постучал по столу возле валяющихся на нем бумаг узловатый палец боярина. – Да не вышло у вас ни шиша! Черта вам лысого! Сегодня тебя, гадина, повязали, завтра братца твоего возьмем! Я – князь Булгаков – лично накину предателю аркан на шею!

– Укороти пыл, Михаил, – вдруг подал голос молчавший до этого Даниил Васильевич. И глянул так, что раздухарившийся государственный обвинитель хоть и с явной неохотой, но замолчал, шагнув обратно в свой красный угол. – Видишь, Василий Львович, как оно все вышло? Хотели вы нам яму вырыть, да сами же в нее и провалились.

Ободранный и помятый Глинский на сей раз метаться и паниковать не стал. Он прищурился так, что совершенно стало непонятно, пытается что-то разглядеть в темном углу избенки или обдумывает некую мысль.

– Что скажешь? – нахраписто и с легкой ноткой торжественности просипел Голица. Он, похоже, свой статус воеводы любил и ко всякой, связанной с этой трудовой деятельностью «движухе» относился как гончая к охоте. Другое дело, что не похоже было, будто при этом озадачивался слишком глубокими мыслительными процессами.

– Скажу, что шитье ваше сработано белой нитью, – скривил губы в кислой усмешке Глинский. И кивнул на Дениса. – Если этот, как вы говорите, мой человек, тащил из Смоленска какие-то хитрые грамоты, то почему ж не двинул прямо ко мне?

– Он бы и двинул, кабы я не перехватил.

– Да? А откуда ж ты знал, кого и где хватать? Или, может, подсказал кто, где ждать надо?

Боярин Голица замешкался с ответом на секунду, но беглого взгляда на выражение его лица Денису хватило для того, чтобы понять – Глинский попал в точку.

– Да какие там подсказки? – недовольно кашлянул Голица. – Башню разворотило так, что все войско видало. А мои люди углядели еще и каких-то беглецов, оттуда выбирающихся. Вот и послал за ними…

– Потише, стало быть, такие важные грамоты нельзя было вынести?

– Ты меня за дурака не держи. Тебе надо было показать, что дочь твоя не добровольно из полона отпущена, а бежала. Вот и устроили сей вертеп. Даже людей своих невесть сколько на смерть послал, чтобы отбили ее.

– Хм. Стало быть, вежу смоленскую из Павлина тоже я разворотил? Где ж тогда ваш Стефан? По всему выходит, он со мной в сговоре.

– Ты того, наряд пушечный не трожь…

– Добро. Не буду. Тогда ответь, кто, интересно, все эти предательские грамоты мне передал? Сологуб? Тогда ему самый резон был остаться в городе и дождаться мятежа против Москвы. А вместо того он уходит, да еще и самых надежных людей с собой в Вильно уводит. Варсонофий? Так ведь он, по вашим же словам, выступил супротив католиков и прочих предателей и именно поэтому выдвинул мне обвинение. Тогда кто же?

– Ты нас спрашиваешь? – хохотнул Голица. – Хорош! Вообще-то именно о том мы и собираемся тебя расспросить. А начнешь запираться, так и с пристрастием. С каленым железом да на дыбе.

– Да на кой ляд? Вон, у гонца сего спросите с простреленным ухом, при нем же грамоты нашли.