Игрок

— Я не хотел уезжать, — так же шепотом рассказывал тем временем Маркус. — Мне было хорошо. Правда, уже потом, когда началась война, все стало совсем не так весело... Я помню, как у нас из класса, еще в подготовительной школе, выгнали нескольких евреев. Евреям не разрешалось колдовать, у них отбирали палочки, выставляли из домов, чтобы шли жить с маглами. Это было как-то так жутковато, но я все время думал: нельзя сочувствовать евреям... Нас ведь учили, что они не совсем люди, хуже маглов, что от них все зло, что это они устроили так, чтобы маглы нас преследовали и боялись. Потому что хотели, чтобы волшебники отделились от маглов, а евреи бы тогда захватили власть в магическом мире... Что они уже правят многими странами, и Англией тоже...

Он осекся и тревожно замолчал, но потом успокоился, увидев, что никто не возмущается и не уходит.

А для нас тогда как будто открылось окно в другую жизнь, совершенно безумную и непонятную. Не верилось, что тысячи людей могут так жить. Казалось, достаточно зажмуриться — и наваждение рассеется, исчезнет...

— В общем, я не хотел уезжать, — продолжал Маркус, вертя в руках палочку. — А родители хотели. Это уже тогда было смертельно опасно. Если бы кто-то узнал... Поэтому мне до последнего не говорили правду...

Он помолчал, потом заговорил опять, быстро, торопливо. Наверное, ему нужно было выговориться.

— Волшебники теперь постоянно гибнут, наверное, в Германии скоро ни одного не останется. Я иногда думаю, что Гриндельвальд, наверное, ненавидит волшебников, потому что сам полукровка...

— Полукровка?! — я даже подскочил.

— Да. Это только считается, что он чистокровный, а папа мне по большому секрету сказал, уже во Франции, что у него дедушка или кто-то был магл. Поэтому он и связался с маглами, и началась вся эта катавасия... Папа говорит, что маглы не могут не воевать. Особенно у нас в Германии. Или дерутся с соседями, или истребляют друг друга. У нас была Тридцатилетняя война — мы учили в школе, что тогда можно было идти целыми днями и не встретить ни единого живого человека. Думаете, почему немецкие волшебники так ухватились за Статут о секретности, когда его только приняли? Потому что верили, что вот сейчас отделятся от маглов — и все будет нормально. Пускай они воюют между собой, сколько хотят, хоть под корень сами себя изведут — нам-то что? И все ведь было хорошо, волшебники не воевали друг с другом, все было спокойно...

Маркус смотрел прямо перед собой, но ничего, казалось, не видел, только машинально скручивал и раскручивал край покрывала.

— А потом появился Гриндельвальд, затеял все это дело — и началось. Стали делиться — немцы, евреи, англичане, французы... Потом война, всех погнали на фронт. Я этого тогда не понимал, говорю же, я думал, как все замечательно, как нам повезло, что мы родились в Германии и живем в одно время с таким великим магом, как Гриндельвальд... Уже потом, когда пожил во Франции, как будто очнулся.

Он вздохнул.

— А у нас там до сих пор никто ничего не понимает. Гриндельвальда все поддерживают. Верят, что он даст волшебникам свободу...

Том чуть пошевелился, устраиваясь на стуле поудобнее.

От двери потянуло дымом — это Долохов, склонив голову, раскуривал от палочки очередную сигарету.

  Глава 8

В декабре Хогвартс-экспресс впервые за все время своего существования остался стоять в депо. Везти на нем студентов стало слишком опасно — поезд прибывал в Лондон вечером, а с темнотой начиналась бомбежка. Поэтому тех учеников, которые жили в сельской местности, отправляли домой через камин, а горожане в большинстве оставались на каникулы в школе.

Родители Колина и Друэллы договорились с моими, что Рождество они проведут в Дербишире, где пока было относительно спокойно. Позевывая, Слагхорн пожелал нам хорошо встретить Новый год, несмотря на трудные времена, и одного за другим отправил через камин. Ему явно хотелось поскорее остаться в одиночестве. Рождественская вечеринка у декана, придерживавшегося своих правил — война, не война, — прошла бурно и весело.

Родной дом после Хогвартса показался мне ледяным и пустынным. Зимой на рубеже сорокового и сорок первого годов в Англии стояли страшные морозы. За ночь вода в трубах успевала замерзнуть, и по утрам кому-нибудь из взрослых приходилось отогревать водопровод, чтобы можно было умыться и эльфы могли начать готовить еду. В холодном чистом воздухе постоянно держалась легкая дымка, а окна были покрыты затейливыми снежными узорами. Выстиранная одежда, которую эльфы развешивали в хозяйственном дворе, за считанные минуты становилась жесткой, словно кованое железо; когда ее снимали, хруст стоял такой, будто мантии переламывались пополам. Нечего было и думать о том, чтобы выйти наружу, не обвешавшись десятком согревающих заклятий. В доме тоже почти постоянно стоял холод — уголь продавался по карточкам, и его следовало экономить, а наколдованный огонь в камине так и норовил погаснуть, стоило отвернуться.