Ева грустно кивает, подбирает коленки к груди, обнимает их. Смотрит вдаль – туда, где за верхушками деревьев видна мерцающая гладь океана. Из кухни сладко пахнет сдобой и кофе, откуда-то доносится мелодия фокстрота. Эвелин думает, насколько маленький, утопающий в зелени Гринстоун не похож на задымленный шумный Нью-Кройдон.
– Отслужу и вернусь домой, – уверенно говорит Алан. – И Маргарет сюда привезу. Тут лучше. Спокойнее. Океан, весной сады цветут… Ева, давай вернемся? Родителей сами обеспечивать будем. Что нам – мы молоды, все сможем!
Девушка вспоминает танцы на берегу Фармингтона, ощущение легкости и полета, чувство свободы и превосходства над теми, кто совсем недавно казался сильнее ее. Вспоминает смуглокожую Нэн, которая смотрит на нее, как на живого бога. Маленькую квартирку недалеко от центра. Запах травяных шампуней и кремов в «Цветке тиаре». Ночные походы в кино с Этьеном. Полосы света на полу вагона монорельса.
Ева вздыхает.
– Когда я далеко от дома, я очень скучаю по семье. Но стоит мне вернуться сюда, я начинаю сомневаться, мое ли это место.
Алан переворачивается на бок, пристально смотрит на сестру.
– С каждым годом все сложнее делать выбор. Слушай, а что тебе вообще нужно от жизни? Если глобально?
– Мировое господство, конечно. И горячий шоколад по утрам, – с усмешкой отвечает Эвелин.
– Договорились. Спускаемся вниз, целуем мелочь перед сном и расквартировываемся на ночь по койкам. А утром я сам варю тебе эту тягучую сладкую жижу.
Ева встает, отряхивает юбку и осторожно спускается с крыши в комнату. Алан тушит окурок о водосток, оставляет его в жестяном желобе и следует за сестрой. Брендон, украдкой наблюдающий за старшими детьми с веранды, перестает хмуриться и отходит от окна.
«Они не взрослеют. Лишь игрушки меняются, – думает он. – Пока мы друг друга слышим и понимаем, все поправимо. Спасибо, Алан».
Утро в родительском доме для Евы начинается не с обещанного горячего шоколада, а с близнецов. С визгом и топотом Сибил и Уильям проносятся по второму этажу, хлопают дверью ванной и продолжают веселье. Хохот и радостные вопли становятся глуше – но дело сделано, весь дом проснулся.
– Ар-р-р!.. – Эвелин натягивает подушку на уши, пытаясь спрятаться в сладкую дрему, но момент упущен, сон улетучился.
Девушка яростно сбрасывает на пол подушку и одеяло, зевая, шаркает к зеркалу. Хмуро расплетает косу, расчесывается, собирает волосы в хвост на затылке. Прислушивается, как в ванной бесятся близнецы, заставляет себя улыбнуться.
В дверь деликатно стучат, Ева накидывает пеньюар и открывает.
– Доброе утро! – бодро приветствует ее Алан. – Я хотел вылить тебе горячего шоколада в постель, но ты проснулась и разрушила мой коварный замысел!
Эвелин целует брата в чисто выбритую щеку, забирает у него из рук чашку горячего ароматного напитка. Смотрит на начищенные ботинки и отутюженную белую рубаху, хмурится.
– Только не говори мне…
– Мы уезжаем после завтрака, – заканчивает за нее Алан. – Проводишь?
Ева отпивает глоток шоколада, молчит.
– Ладно, я пойму.
Алан выглядит расстроенным. Эвелин ставит чашку на прикроватный столик, возвращается к брату, обнимает его.
– Прости. Я не хочу с ним пересекаться, понимаешь?
– А проводи одного меня? Я тебя столько не видел, страшилище. И не увижу еще неизвестно сколько.
– Алан, мне тяжело.
Брат обнимает ее за плечи, переступает порог комнаты, прикрывает за собой дверь. Усаживает Эвелин на пуфик перед зеркалом.
– Послушай, что я тебе скажу. Хоть ты и моя старшая сестра и тебе положено быть на два года мудрее, но ты все же страшилище и дурында.
– Я в курсе, – усмехается Ева. – Ты мне эти клички прилепил, как только научился говорить.
– Не перебивай умника и красавца! – командным тоном отчитывает ее Алан. – Так вот, уясни одну простую вещь. Оттого, что ты станешь сидеть взаперти и делать морду, как у полкового тяжеловоза, лучше никому не будет. Хочешь показать Копперу, чего ты стоишь? Покажи, а не прячься! Все, теперь марш выкуривать мелочь из ванной и приводить себя в порядок. Пошла-пошла-пошла! Я требую, чтобы меня на поезд посадила самая роскошная девушка Гринстоуна!
Ева не торопясь допивает шоколад, поправляет пеньюар, подмигивает брату и выходит в коридор.
– Мам, пап, доброе утро! – вопит она, перегнувшись через перила на площадке второго этажа.
Элизабет выглядывает из кухни, машет дочери рукой.
– Ева, скажи малышам, что с потолка уже капает вода!
Эвелин барабанит ладонями по запертой двери ванной и сердито кричит:
– Эй, в субмарине! Приготовиться к всплытию! Ваша лодка дала течь!
Восторженные вопли и плеск воды мгновенно стихают, минуту спустя щелкает дверная задвижка, и близнецы выбегают в коридор, закутанные в одно большое махровое полотенце. Ева провожает их растерянным взглядом, пожимает плечами и заходит в ванную. На полу лужи воды, на стенах – клочья мыльной пены. На запотевшей глади зеркала нарисованы дурацкие рожицы. Эвелин поскальзывается, чертыхается, вылавливает из ванны пару полотенец, поднимает с пола коробку зубного порошка, половину тут же просыпает.