Вопрос об удостоверении с помощью чудес более сложен, и прежде чем мы сможем правильно его поставить, нам понадобится ввести некоторый материал для сравнения. Сейчас же просто отметим, что Иисус, как сообщается, отказывался давать знамения оппонентам, которые их просили (Мф. 16:1—4 пар.; Мф. 12:38 сл. пар.), и предлагал свои чудеса в качестве знамений Крестителю (Мф. 11:2—11 пар.). Мы пока что оставим этот вопрос и обратимся к двум недавним попыткам объяснить значение чудес для понимания Иисуса, и особенно для понимания его намерений и «типа».
Недавно Харвей высказал предположение, по-настоящему интересное для понимания того» как Иисус смотрел на свои чудеса. Он отмечает, что рассказы об экзорцизмах занимают видное место в совокупности рассказов о чудесах. Это согласуется с другими рассказами (искушение) и некоторыми речениями, представляющими Иисуса «вовлеченным в противоборство с дьяволом, в котором он оказывается победителем» 10. Экзорцизмы, однако, могут — и в случае Иисуса это так и было — дать повод к обвинению экзорциста в том, что он «по собственному опыту знает мир злых духов лучше», чем тот, кто сам не баловался этим опасным черным ремеслом» 11. Харвей продолжает:
Иисус явно предпочитал тип чудесного целительства, граничащего с опасной двусмысленностью; однако, по крайней мере согласно имеющимся сообщениям, он совершал его при абсолютном минимуме тех технических процедур, которые больше всего выбывали подозрение относительно его истинных полномочий и мотивов 12.
Его следующая мысль заключается в том, что приписываемые Иисусу чудеса (те, которые он «предпочитал») в значительной степени согласуются с чудесами, предсказанными в Ис. 35:5 сл. Он отмечает, что Матфей в одном из своих резюме (Мф. 15:31) «делает эту связь явной». Он продолжает:
Он приходит к выводу, что исцеления Иисуса (не экзорцизмы) в общем соответствуют пророчествам Исайи о новом веке, тогда как экзорцизмы (которых нельзя было ожидать исходя из Книги Исайи) указывают на то облегчение, которое современники Иисуса связывали с наступлением нового века. Одержимость бесами не была частью мировоззрения Исайи, но в иудаизме первого столетия она воспринималась как часть того, что затрудняет жизнь человека. Таким образом, как исцеления, так и экзорцизмы указывают на одно и то же: наступление нового века 14.
Харвей допускает, что не все чудеса можно подвести под один и тот же шаблон 15, но утверждает, что Иисус «предпочитал» совершать главным образом такие чудеса, которых — в глазах его современников — требовало обещание нового века. Относительно исцеления «заболеваний, которые мы называем врожденными», Харвей замечает: «Нели пророк хотел внедрить в память человечества подлинную надежду на новый век, он должен был дать гарантию, что это невыносимое ограничение человеческого достоинства и свободы во времена благого правления Бога будет устранено» 16. И своими экзорцизмами, и речениями, «в которых он провозглашал свое превосходство» над демоническими силами.
Утверждение, что Иисус сознательно совершал исцеления, которые, «будучи абсолютно беспрецедентными в [его] собственной культуре» 18, делались по образцу Ис. 35:5 сл., служит дополнением к последующему утверждению, что публичная деятельность Иисуса в некоторых важных моментах соответствует образцу Ис, 61:1 19.
Аргументация Харвея заслуживает тщательного рассмотрения. Его утверждение об уникальности чудес Иисуса отличается от утверждения, которое мы рассматривали выше, — что Иисус обладал уникальным сознанием эсхатологической власти 20. Утверждение Харвея об уникальности можно проверить эмпирически — по крайней мере, в теории. Ангел памяти 34* не оставил нам перечня всех чудес, когда-либо совершенных в Палестине. В любом случае, вот самое полное утверждение Харвея: