Попытка Харвея извлечь из чудес выводы о целях Иисуса, о его видении своей миссии — наиболее обоснованное и разумное из всего, что мне известно. Он, например, не впадает в распространенную ошибку, заключающуюся в предположении, что в иудаизме экзорцизмы с необходимостью подразумевали эсхатон, — в отличие от других исследователей, которые шли намного дальше в оценке значимости экзорцизмов. Харвей, в отличие от многих, не пытается доказать свою правоту, работал над Мф. 12:28 и 11:5 сл. в надежде, что один или два стиха откроют, что думал о себе Иисус. Его аргументация намного тоньше и качественнее. Тем не менее, она остается неубедительной. Чудеса не расскажут нам, что было в мыслях у Иисуса. Спешу добавить: я не думаю, что попытки пролить свет на эту проблему исходя из еврейских эсхатологических чаяний тщетны — напротив? Однако тщательная аргументация Харвея и его неудача убеждают меня, что Ис. 35 не может оказать здесь существенной помощи. Чудеса Иисуса слишком разнообразны, чтобы мы могли придавать чересчур большой вес частичному соответствию между ними и этим пророчеством. И я не забываю, что последующая еврейская литература не свидетельствует о том» что евреи привычно смотрели на чудеса как на знамения грядущего конца времен. Наши поиски значения чудес в глазах самого Иисуса пока не приводят к надежному ответу.
Чудеса, провозвестие и толпы
Не можем ли мы, тем не менее, установить относительную важность чудес и провозвестия, как она виделась Иисусу? Если бы мы могли упорядочить их по важности, то позиция Мортона Смита, по «моему» получила бы подтверждение. Чудеса привлекали народ, которому Иисус возвещал хорошие новости о спасении для «грешников» 1*'. Не хочу, чтобы меня поняли в том смысле, что Иисус не был неотразимым оратором или что его весть не привлекала слушателей. Но если правда, что толпы народа окружали его в Галилее 34, то, вероятно, это объяснялось в большей степени его способностью исцелять и изгонять бесов, чем какой-либо другой причиной. Можно было бы рассуждать следующим образом: Иисус думал, что ему отведена особая роль в связи с царством, близость которого провозгласил Иоанн; поэтому он решил развернуть собственную деятельность в соответствии с группой пророчеств Исайи; он делал это, исцеляя те виды болезней, которые упоминаются в Ис. 35:5 сл., и провозглашая весть Ис. 61:1 сл. Такая точка зрения (вытекающая из рассуждений Харвея) не является невозможной. Но более естественным кажется, что Иисус обнаружил у себя способность исцелять; что таким образом он привлекал народ и отдельных последователей: что он дополнил свои исцеления бедных в Галилее обещанием царства несчастным и отверженным. Нет необходимости исключать из этой картины влияние Исайи, но оно могло быть, по крайней мере, в начале, а большей степени сопутствующим, чем определяющим.
Однако основное значение аргументации Смита относительно чудес, толп народа и проповеди — не хронологическое. Его наблюдения нацелены главным образом на то, чтобы добиться более ясного понимания. Он формулирует это так: «Остальная часть предания о Иисусе может быть понята, если мы начнём с чудес, но чудеса не могут быть поняты, если мы начнем с чисто дидактической части предания». Идти от чудес к толпам народа и да нее к учению, беспорядкам и смерти намного проще, чем от учителя закона к чудотворцу и пророку, чье стремление к святости вызывало раздражение у иерусалимских властей.
В то время законоучители не становились чудотворцами. Не были они и авторами апокалипсических пророчеств; мы знаем множество таких пророчеств, и их авторы остались безымянными. Но о чудотворце могли думать как о пророке и авторитете в области закона *5.
Во введении мы уделили некоторое внимание отсутствию во многих новозаветных исследованиях последовательных попыток показать связь между тем, что обычно считается главным в деятельности Иисуса, и последствиями этой деятельности. Часто утверждалось, что он был главным образом учителем закона, вступавшим в споры с фарисеями, и его казнь как смутьяна внутренне не связана с главным делом его жизни и его вестью. Одна из заслуг Смита в том, что он устанавливает положительную связь между тем, что он считает главным в деятельности Иисуса (чудеса), и последствиями этой деятельности (толпы народа, беспорядки, смерть).
Магия