Я привел столь длинную выдержку из книги Макмаллена, потому что его определения весьма лаконичны и полезны для оценки предположений Смита, а, следовательно, и для ясного понимания того, как люди первого столетия могли смотреть на Иисуса. Прежде всего, отметим, что Иисус не очень хорошо соответствует всем пунктам краткой характеристики новых богов и обращений у Макмаллена. Как бог, он не удовлетворяет тесту Макмаллена. В течение своей жизни он не оказал широкого воздействия, и у него были человеческие потребности. Ему не доставало аскетизма — одной из отличительных особенностей пророка. В определении Макмаллена, по-видимому, подразумевается, что маги не только использовали злых духов, но и делали это в злых целях; божество же творит добрые дела. В таком случае, исходя из того, что мы знаем, Иисуса нельзя считать магом 53.
Примем во внимание, что темы, обсуждаемые Смитом и Макмалленом, несколько разные. Тем не менее они расходятся по двум пунктам в определениях бога и мага. Сточки зрения Смита (но не Макмаллена) мага можно назвать богом 54. Смит черпает данные из магических папирусов, тогда как Макмаллен говорит о публично провозглашаемых божествах. Таким образом, налицо различие в составе слушателей и в границах использования слова «бог». В терминах Макмаллена, маг имеет человеческие потребности, оказывает довольно ограниченное воздействие и потому не может быть богом. Однако Смит показывает, что маг частным образом либо в кругу своих учеников или других магов мог называть себя богом. Он отмечает, что Иисуса обычно называли «Сыном Божьим» в связи с чудесами, и предполагает, что эта связь — причинная 55.
Следовательно, определение Макмаллена не может опровергнуть предположение Смита о происхождении титула «Сын Божий». Мы должны, однако, спросить, могли ли чудеса инициировать этот титул в еврейской аудитории. Лаже если в языческих кругах магия могла породить титул «сын божий», могла ли она это сделать в еврейской Галилее? Мы не знаем, насколько строго и основательно придерживался монотеистических взглядов народ Галилеи. По мнению Смита, многие галилеяне были обращены недавно и принудительно, и их обращение могло быть только поверхностным 56. Но даже если, следуя Фрейну, предположить, что они уже в течение долгого времени были лояльными евреями 57, мы все-таки не можем быть уверенными в том, что их монотеизм исключал использование выражения «Сын Божий», или «сын божий», по отношению к тем, кто обладал экстраординарной силой. Мы должны помнить, что даже такой сознательный и искушенный монотеист, как Филон, мог сказать, что Моисея, подобно Богу» называли «богом и царем народа» (Moses 1:158; Эти слова Филона подтверждаются Библией: см, Исх. 4:16; 7:1). Возможно, Филон еще дальше от галилейских крестьян, чем греческие магические папирусы, и он так же не дает прямых свидетельств о возможных значениях, которые они могли придавать слову «бог». Справедливым остается следующее утверждение: мы не можем быть уверенными, что даже в еврейских кругах человек не мог быть назван «богом». Предположение Смита остается в качестве возможного.
Второй вопрос — мог ли маг совершать добрые дела и все еще оставаться магом — представляет интерес, потому что в связи с ним возникает другой вопрос: что говорят дела о том, кто их делает? Мы вскоре вернемся к этому вопросу как к общей проблеме. Однако в том, что касается точного определения понятия «маг», Смит, видимо, прав. Подтекст спора о Веельзевуле, каким он представлен в евангелиях, заключается в том, что Иисуса обвиняли в использовании злого духа для совершения экзорцизмов и, следовательно, в союзе со злом. Это, видимо. означает, что, хотя он делал добрые дела, он мог быть обвинен в том, что он нехороший человек, — т е. в том, что он маг. Мы должны предположить, что это имеет значение для евангелистов и их читателей, и, следовательно, что об Иисусе, совершающем добрые дела, могли думать как о маге.