Иметь и не потерять

Мне не так зябко, как волнительно, и дрожал я больше от ожидания необычности и таинственности близкой охоты, ее пронзительного желания, предвкушения невиданной новизны, неиспытанной страсти.

Тихо, почти без всплесков, толкнулся дядя Ваня шестом в илистое дно, и лодка зашелестела между редкими камышами, разгоняя мелкую воду, от которой шло дневное тепло, не успевшее раствориться в прохладе августовской ночи.

Туман, осевший на камыши, висел неподвижной крышей над светлой прозрачной водой, и казалось, что лодка плывет под каким-то ватным потолком то свисающим над самыми головами, обдавая нас влагой, то взлетающим выше темно-коричневых метелок тростника.

Густой зеленью затемнела в узкой прогалине куртина рогоза. И дядя Ваня, резко толкнувшись, вогнал в нее плоскодонку чуть ли не до края хлестких стеблей, за которыми стеклянно ширился плес. Нос лодки едва не пробил последние метелки рогоза и затих. Дядя Ваня опустил шест за борт и кивнул: «Тут будем стоять. Кыш на середку. Я теперь впереди пристроюсь…»

Свет давно затек в озерные заросли, прошил прозрачную глубину воды до густых стеблей плотной ряски. Но не загорелись еще темно-коричневые кисти камыша, и его узкие клиновидные листья от вылупившегося где-то за лесами солнца. Тишина до замирания сердца.

Туман, словно испугавшись обилия света, льющегося с небес накатной лавиной, стал медленно уползать в закоулки тростников, обнажая дальние извилины плеса.

Я неотрывно пялил глаза на все эти невиданные диковины, хотя и бывал раньше на берегу озера и даже заходил с друзьями на крайние его плесы, закатав штаны до самых ягодиц, но с берега не увидеть ни тайных глубин прозрачно-чистой воды, ни крутых изгибов затканного тростниками плеса, ни причудливой игры света и теней, не ощутить головокружительных запахов, сторожкой тишины. Все для меня жило впервые, и душа открывалась этому чуду, жадно впитывала тайны природы.

«Щас уточки потянут на мелководье жировать, и выводки выплывут, – почти шепотом проговорил старый охотник, – гляди во все глаза. Они у тебя позорче моих».

Я и глядел в чистые промежутки между стеблей, густо застилавших пространство, почти не моргая, сжавшись в таинстве ожидания, но все равно не уловил ни звука, ни движения. Каким образом, как очутились вдруг юркие утки почти посредине широкого прогала чистой воды, отстегивающего плотную замять камышей от береговых зарослей? Не понять. Я затрясся в изнеможении, легонько толкая дядю Ваню под локоть.

«Вон утки, вон!»

«Тихо ты! Вижу!» – Дядя Ваня стал неторопливо поднимать ружье.

Сердце у меня притихло. Глаза распахнулись до слезинки в углах. Дрожь прокатилась по согнутой дугой спине.

Выстрел вроде подкинул не только лодку, но и все озеро с камышовыми зарослями, туманом… Несколько сбитых уток затрепыхалось на воде.

«Удачно». – Дядя Ваня улыбнулся, перезаряжая берданку, а я готов был сунуться за борт, чтобы схватить этих дрыгающих красными лапками, уток.

Но охотник, видимо, глубоко меня понимая, изрек:

«Да ты, Тольша, не колотись в горячке. Запомни на всю свою долгую жизнь: охотник должен быть всегда, при любых заковыках и везде спокойным, светел душой и мыслями. Только в этом хороводе он может стать добытчиком на большой палец…»

Всплеснулась вода на середине плеса: с десяток пестрых уток, сверкнув белыми подкрыльями, плюхнулось неподалеку от нас, скучились, с опаской поглядывая на плавающих кверху брюхами сбитых первым выстрелом крякашей.

Снова выстрел, и снова две-три утки остались на воде, а остальные метнулись в реденький туман.

Еще и еще подсаживались утки на плес, и дядя Ваня спокойно выцеливал их, сопровождая каждый выстрел довольным покашливанием и светлой улыбкой.

И я успокоился, стал больше наблюдать и слушать.

Туман, оставшийся в закоулках тростниковых зарослей, уплывал из поля зрения. Вода заблестела от золотившегося зоревого раската. Защебетали птички, запорхали над тростниками, отлавливая насекомых. Заегозились в рогознике крошки-мухоловки, с любопытством разглядывая нас. Раза два пробежали по ряске в пугливой торопливости темно-бурые камышницы. Лунь, часто хлопая крыльями, завис над дальним урезом камыша, кого-то выслеживая.

«Пожалуй, на сегодня хватит, – поднимаясь с перекладины лодки, уже во весь голос произнес дядя Ваня. – Везучий ты будешь на охоту. Один я давно столько не доставал. Тут и нам со старухой на добрый суп хватит, и вашей семье на два присеста за стол».

Я и не думал, не ожидал, что дядя Ваня будет делиться со мной добычей. Даже за то, что он взял меня – сопляка, на охоту, я был безгранично ему благодарен. А тут еще и с десяток уток обещалось. Как тут не зауважать охотника? Как забыть все то, что увиделось, услышалось и пережилось в это туманное утро?

Возможно, она эта первая охотничья зорька, и предопределила ту духовную вешку, то неотъемное начало, по которым и двигался я дальше, еще много-много раз побывав с дядей Ваней на разных охотах и впитав его жизненный и охотничий опыт на долгие годы.

4