Иметь и не потерять

Всю ночь в широкое окно светила круглая литого серебра луна, и мне не спалось. Мысленно рисовались всевозможные охоты в таежных дебрях, рисковые случаи, остервенелые звери… А утром, едва взыграло солнце над дальним косогором, подкатил на тракторе Мишка.

«Поедем на Сухую гриву, – позвал он, – кабана моего поищем, и ты следы зверя посмотришь: там, говорят, лапа – ни в один мужицкий размер обуви не втиснешь. Я такой как-то видел – мурашки по спине…»

А я вновь за свое: «Ружье дашь, тогда и поглядим у кого будут мурашки, а у кого шкура нараспашку…»

Кое-как уговорил его взять одностволку и пяток патронов с круглыми пулями. Поехали мы на жнивье и у одной из соломенных куч увидели то, что осталось от кабана: полтуши без головы – задрал его медведь, но все сожрать не осилил, спрятал остатки под солому. Видимо, визжал кабан несусветно, пока его зверь заламывал, вот собаки и бесились в лае. Мишка заругался, загоревал и говорит: «Этого разбоя спускать нельзя. Ночи спать не буду, но шкуру с медведя спущу. Будем его здесь караулить – зверь обязательно придет. Вот только поближе к лесу подтащим эти полтуши».

«С одним ружьем, что ли, сядем его ждать?» – едва сдержал я радость в голосе.

«У капитана возьмем, который на яру живет. У него одностволка. Сам не охотится – инвалид войны с одной ногой…»

* * *

Большая изба, крытая тесом. Скорее всего, еще до войны срублена. Вызвал Мишка хозяина к палисаднику, дышащему смородиной, на лавочку. Присели.

«Дам я ружье, – выслушав наш рассказ вперебой, отозвался немногословный старик, поглаживая культю, но будьте крайне осторожны: медведь в наших местах крупный, черноспинный, с сединой по холке, ярый. С ним играться в смелые охотники погибельно…»

Маленько у меня зашевелилось что-то прохладное в груди, но ненадолго. Жгучий азарт задавил все. Неотвратно захотелось окунуться в эту опасность, ощутить ее наяву, душой и телом. А старик: «Вы на дереве сучки опетляйте веревкой и на нее садитесь. Но ничего не рубите, не строгайте и шибко не топчитесь, не курите и не разговаривайте – иначе зверь вас обнаружит раньше, чем вы его. Но, самое главное, враз не стреляйте. Свалить сразу крупного медведя вряд ли удастся, а он может кинуться на ваше дерево. Вот тогда и пригодится запасной патрон…»

Кое-как умостились мы вдвоем на одной раскидистой березе. Ножи в сучья повтыкали, топоры и притихли. Вся деревня на виду. Собаки взлаивают. Люди на току работают. Трактор где-то гудит, а мы сидим, боясь пошевелиться, вздохнуть громко.

Постепенно шумы стали гаснуть. Сумерки поползли из урмана. Луна из-за леса высунулась. Слышу – кто-то сопит сбоку. Думал, Мишка придремал. Скосил глаза – нет: Мишка ресницами шевелит. Глянул вниз, а медведь валит прямо под наше дерево, башкой потряхивает. Здоровый до жути – аж сердце задрожало! Опустил бы ружье и почти достал бы до его загривка. И руки напряглись: в ружье-то патрон с добрым кругляком заложен – наводи мушку между ушей и вали зверя. Но дед, хозяин ружья, наказывал, чтобы мы не поднимали стрельбу до тех пор – пока медведь не начнет рвать тушу и не повернется боком.

Мотает зверюга башкой, воздух ноздрями потягивает, сопит. Видимо, все же дух от нас улавливает, а не может определить, откуда он исходит. Чувствую, спина похолодела – каково висеть на сучьях метрах в двух от такого громилы! Вдруг усечет, где мы, и враз смахнет лапами с шатких сучьев?! Зажался я – боюсь дыхнуть. В груди пустота какая-то появилась, а в руках ощутимая тяжесть. А зверь шасть мимо нас и выкатился на опушку, чуть правее приманки. Остановился, помедлил и двинулся в сторону деревни: или не учуял приваду, или осторожничал. Мы переглянулись. Вижу, у напарника глаза будто расширились. Какой-то блеск, не замечаемый раньше, появился. Ясное дело, и он пережил жуткое напряжение. Но только глазами мы и встретились: не шевелились, понимали друг друга без жестов. А медведь метров через семьдесят остановился, приподнялся на задние лапы и начал глядеть на деревню. Ну, прямо, как человек какой, только здоровый и лохматый. Тут же, резко развернувшись, он короткими прыжками кинулся к копне, в которой прятал недоеденную тушу, и давай ее разбрасывать. Солома во все стороны полетела. Сумерки хотя и загустели, но над лесом луна, что медный таз, выстоялась – все видно.