Иметь и не потерять

А мое знакомство с тайгой состоялось не на охоте, а в туристическом походе по реке Туй, правому притоку Иртыша, сшитому малыми речками из Васюганских болот, обширно залегших вдоль водораздела Иртыша и Оби и заливших великое междуречье на сотни километров. А сколько впадает в Туй речек и речушек! Сходу и не счесть! По их берегам и по нескончаемым релкам и поднялись стеной знаменитые сибирские урманы – дикие таежные леса.

Где-то в среднем течении Туя вливается в него с севера капризная речка со странным названием Аю, упирающаяся верховьем в один из рукавов обширного Урнинского болота. Километрах в десяти ниже устья Аю, на высоком берегу Туя, у впадения ручья Кислы, тогда была охотничья деревня, тоже со странным для таежных промыслов названием – Пролетарка. Жили в ней люди отчаянные – все, как один – охотники-промысловики, которым тайга являлась и кормилицей, и отрадой, и вольницей.

Дали, дали, уходящие за горизонт до безбрежных тюменских просторов. На сотни километров ни деревеньки! Вольно, красиво! И так захватили меня те просторы, та вольная красота, что до не удержу распалилась моя давняя мечта о таежных охотах, и во время остановки нашего туристического отряда возле Пролетарки стал я знакомиться с местными охотниками, и первым, к кому я попал на разговор, был старый Сысолятин Александр Макарович. Хотя старый, в смысле возраста, не совсем верно – ему еще и шестидесяти не было, точнее сказать, Глава Сысолятинского охотничьего семейства, поскольку все его сыновья, а их пятеро, стали охотниками. Еще и двух дочерей «настрогал» ухватистый охотник: успевая и в тайге промышлять, и бабу ублажить.

С того долгого разговора и завязались наши полудружеские отношения. И я был приглашен на охоту в его промысловые угодья, в его зимовье…

* * *

Дни стояли чудные, охотничьи, но меня тогда мало волновали утки, хотя в самом разгаре, самой добычливой поре был осенний сезон. Сидел я в скрадке, на озере Куянбар, постреливал, подлетающих к чучелам крякашей, поглядывал на широкий росплеск озерного плеса, на золотой окоем, и душа как бы таяла в тех далях, за ослепленным солнечным разливом горизонтом, а мысли уносилась в дремучие урманы, туда, где сосны подпирают небо, где журчат в завалах валежника юркие речушки, где живут скрытые звери… Но только-только отгорали дни начала октября – рановато для пушного промысла. Еще недельку нужно было выждать, выстрадать в сладкой маяте, на пять рядов просмотреть все приготовленное для захода в тайгу снаряжение: пожитки, продукты. А там и в неведомое, таинственное, опасное до замирания сердца…

Изучил я карту области – пятиверстку, и решил добираться до Пролетарки, минуя Тевриз, через Александровку, брошенное поселение Камаринское и речку Ургузу.

Вещей и продовольствия набралось в рюкзаке неподъемно, выше головы, но силенкой меня бог не обидел, а любая вещь казалась нужной, как ни сортировал я их, как ни взвешивал на руках. Решил оставить все, что наметил, понадеялся на свою выносливость…

Добрался я на попутных машинах до Александровки, а там пехом через мост на Туе в Камаринское. Это в общей сложности километров тридцать таежным проселком.

Добрая погода и красота леса отвлекали от ломоты в спине, ощутимого стука крови в висках, тяжести сапог, как бы облегчая тем самым мучительное напряжение всех мышц. Да и собака Вьюга радовала, шныряя вдоль ближних деревьев, и нет-нет, да и поднимая юрких рябчиков, которые, отлетев совсем недалеко, затаивались среди веток. Стреляй себе. Но мне было не до них: день быстро таял, а сколько еще оставалось извилин от одного поворота дороги до другого, в обход лесных крепей и скрытых осокой болотин; подъемов на взгорки и спусков в лощины, зачастую наполненных водой – мне было неизвестно. И я нажимал, несмотря на все болевые отзывы натруженного тела, и задыхался до очередного опрокидывания в траву на короткий отдых. Падал я прямо на спину, на рюкзак, поскольку чувствовал, что, если сниму его, то влезть в эти обжигающие плечи лямки не хватит сил. Вьюга лизала мне лицо, а взгляд мой упирался в глубокую синеву неба. И будто некие силы приходили оттуда, из космической глубины, и я медленно вставал, как-то бочком, приседая, и шел, шел…