Иметь и не потерять

Кое-как Мишка осилил свою робость. Стали мы продвигаться вдоль ивняковых зарослей медленно-медленно. В ушах звон от напряжения и жуткой тишины. Толчки крови в висках. Все тело словно пружиной сжато. А в глубине сознания тревога: надо бы кому-то остаться здесь – между колком и большим лесом. Вдруг зверь нас услышит и уйдет в урман, пока мы огибаем опушку? А как в одиночку да с одностволкой против раненого медведя стоять?.. И по всей вероятности, эти тревожные мысли подталкивали меня оглянуться, охватить взглядом, хотя бы на мгновенье, пространство сзади. Но что-то сдерживало тот порыв, не хватало решимости отвести глаза от освещенных солнцем зарослей – вдруг в этот самый момент и вымахнет зверь из своего укрытия!

Дальше – больше, напряжение обручем по груди, ноги не в подъем, хотя ступали мы совершенно не слышно. Даже старая трава по опушке обтекала сапоги без привычного шуршания. Ружья наготове, почти у плеча, курки взведены… Остатки кабаньей туши показались, и заметен стал поломанный при беге медведя сухой дудник по краю леса, мелкий кустарник. Дальше – кусты непроглядные. Приостановились мы, чтобы перевести дыхание, переглянулись. Соваться в гущину подлеска, где нет свободного пространства не только для маневра с ружьем, но даже для взгляда – безрассудно. Мишка, вероятно, тоже подумал об этом и как гаркнет: «А ну, выходи на расправу!» В ответ ни звука, ни шороха. Посмотрел я на собачонку, а она оживилась, забегала небольшими кругами, скулить перестала. «Ушел зверь, – говорю Мишке, – можно смело двигать в кусты», – и первым сунулся в чащу. След зверя хорошо заметен. И подсохшие пятна крови на ветках и листве хотя и почернели, но спутать их с чем-либо иным мог только неопытный человек.

Обошли мы две первых куртины тальника, а под третьей – лежка с разливом крови. Пощупал я пальцем траву, и едва ощутимое тепло почувствовал. «Здесь был, – объясняю Мишке, – или поднялся, когда нас засек, или от твоего крика сорвался. Давай снова обрежем опушку вдоль пахоты…» И точно – свежий взмет черной земли заметили мы еще издали. Да прямо на наших еще не остывших следах. Что-то толкнуло медведя на побег: то ли злоба его прошла, и зверь, отлежавшись, решил не связываться с вооруженными людьми; то ли он был слишком тяжело ранен и просто не смог бежать дальше, залег поневоле; то ли еще какие были на то причины – осталось загадкой. На том и закончилась моя первая охота на медведя. И лишний раз я тогда подумал, что была бы с нами добрая лайка – никуда бы зверь не делся. А так, возможно, сгинул где-нибудь в урмане. И это долго бередило душу. По крайней мере, лишь в городе избавился я от чувства некой вины…

Ну а подержался я в первый раз за добытого медведя много позже: когда стал мало-помалу промышлять со своими собственными собаками.

Глава 2. В Урмане

1

Первые собаки-лайки появились у нас из северных мест, с лесовозных барж. Тогда, с открытием навигации на Иртыше и почти до ледостава к лесоперевалке, что располагалась ближе к устью Оми, приходили баржи, доверху загруженные бревнами красного леса. На них можно было увидеть и собак, на каких-то пристанях случайно, а может быть, и в погоне за какой-нибудь живностью запрыгнувших между штабелями леса и не успевших сбежать на берег до отхода баржи; и диких лис, и колонков, и других мелких хищников, даже куниц. Лаек отлавливали и приручали, хотя они и были мешаных кровей. Тогда и мне привел отец первую в моей жизни лайку, с которой я охотился и на уток, и на зайцев, и на пушных зверьков, что водились на нашем острове и в ближних угодьях: горностаев, хорьков, колонка и красную лисицу. Кое-что мне подсказывали опытные охотники, в основном дядя Ваня, до чего-то сам доходил, своими ошибками и удачами. В тех охотах и завязался накрепко узелок промысловой страсти, что не развязывается до сих пор. Да и никогда у меня не было ни сомнения, ни сожаления по поводу того судьбоносного пути, что выпал на мою долю: повидал я и пережил столько, что иному на несколько бы жизней хватило. Городская толкотня и житейское предугадывание: как да что – не по мне. Привычная ритмичность быта меня всегда угнетала, и при любых возможностях я уезжал или уходил из города. Вначале это были ближние леса или озера, где я охотился, потом потянуло на более серьезные испытания, в таежные урманы, и стал я подумывать о приобретении чистопородной лайки, из элитного питомника, а такой, наиболее мощный, был тогда в Москве. Тут еще выяснилось, что там, в Мытищах, ежегодно проводятся испытания лаек по бурому медведю. Захотелось поучаствовать при тех испытаниях, поглядеть, попереживать, перенять кое-какой опыт. Стал я ездить туда каждый год, и перезнакомился со многими известными лаечниками. Тогда и приобрел я породную лайку-суку по кличке Вьюга. От нее и стал вести своих собак.