Иметь и не потерять

Добрались мы с ним до Веселенького без приключений. И еще там, на знакомой и, в общем-то, не особенно трудной дороге, понял я свою ошибку. Бороться – не лазить по таежным дебрям: напарник мой оказался с короткими и кривыми ногами, ходил плохо. А тут еще чуть под беду меня не подвел. Спилили мы сухостоину на дрова, и решили переносить ее к зимовью частями. Перво-наперво стали поднимать на плечи корневой сутунок, а этот горец – борец, никогда не носивший бревна, ухватился за кругляк не с той стороны и, не имея достаточной силы, потеряв равновесие, упал головой на пенек. В мгновенье увидел я, как комель летит ему в лицо и невероятным усилием успел отвернуть сутунок на полметра в сторону. Увесистый его конец так и врезался в мох у самой головы напарника. Взял я его в оборот: мать-перемать, а он ошалел от испуга, глазами хлопает и зубами скрипит – ведь на волосок от смерти был! Да и я сам не в себе – у нас в таком случае доказывай – не доказывай – сказали бы, что специально убил его. Потряс я своим увесистым кулаком возле его лица, постращал, что застрелю, если еще что-нибудь подобное повторится, и показал, как надо брать на плечо бревна. После этого случая этот храбрец, пугающий сельчан гортанным криком и ножом, стал тише воды и ниже травы, подчинялся мне беспрекословно. Но на промысел я его с собой все равно не брал: бродил он со своей собакой по кругу, неподалеку от зимовья. Да и, как я понял позже, цель у этого дельца была не охотничья, а корыстная, с расчетом добыть как можно больше белок и соболей, которых потом сбыть в доходных местах – даже пытался спаивать жадных до выпивки охотников и скупать у них пушнину. А тогда, пристроившись со мной, он, вероятно, рассчитывал без особого труда напромышлять этих самых белок и соболей. Чего, ясно, не получилось…

Чтобы напарник не потерялся и не попал в какую-нибудь неприятность, я и решил, что мы будем охотиться в разных местах: я – по путикам, он – по кругу. Да и не поспевал бы он за мною: я – ходок, что лось, а куда ему с кривыми ногами…

Погода выдалась отменная для промысла. Выполнил я договорные обязательства, хотя соболя опять не добыл. Время прошло быстро, без происшествий, мой отпуск подходил к концу – надо было из тайги выбираться.

Изведанным путем в один день добрались мы до Пролетарки, к Макарычу. Переночевали у него. Поперек Туя уже дорога была наморожена. Для этого кидают на лед сено и водой поливают. Подвез нас Макарыч на лошади до Александровки, а там – машина в Журавлевку с людьми. Пристроились и мы с ними. Доехали незаметно, с разговорами, шутками. Попросил я шофера подбросить нас до переправы через Иртыш, а он говорит: «Бесполезно туда соваться – ледокол прошел с северов пару дней назад, по фарватеру лед проломал, а вода еще не застыла. Добрых морозов ждут, чтобы начать переправу налаживать…» Но для нас, вернее, больше для меня, иного выхода не было: продукты закончились, знакомых в Журавлевке не имелось, да и времени медлить не оставалось. Отпуск был на исходе, а в цеху работа ждала ответственная, попробуй не явись вовремя: завод номерной, на оборонку работал, можно было и под особую статью угодить.

Уломал я кое-как шофера – довез он нас до Иртыша и уехал. Глянул я с крутого берега – посредине реки черная лента, конца ей нет и края. Тянется за дальний, едва видимый в морозном мороке поворот, к Тевризу, до которого еще с десяток километров. За щетинистой чертой леса огромное, раскаленное до тревожной красноты солнце – к большому морозу. Напарник, в слабой одеженке, рядом, будто онемел. «Что будем делать? – вырвалось у меня, хотя я и знал, что дельного предложения от него ждать нечего. – Назад, в Журавлевку, двадцать километров, и никто там нас не ждет. Здесь – замерзнем…» Ни звука. Заснеженная крутизна, захватывающая дух ширь реки, чахлые тальнички вдоль берегового гребня, туманные, закрасневшие от низкого солнца, дали. Пустынно, как-то жутковато и тревожно… Но даже через плотную куртку я почувствовал, что зябну, и встряхнулся: медлить некогда – и лишняя потеря времени при закатном солнце, и гибельно – темнота не только могла лишить всякой надежды на переправу, но и дыхнуть усиленным холодом, а у костерка на мелком тальнике шибко-то не согреешься, не выдержишь суровую длинноту зимней ночи. Действовать! И только действовать!

Правее, метров за сто, я заметил неширокую белую полоску, пересекавшую пролом во льду, и решил сходить туда, посмотреть что к чему. Срубил поблизости прогонистую талину и стал медленно, опасаясь сорваться со склона, спускаться на заснеженный речной лед. Мой пес Кучум – впереди. Осторожно, прощупывая талиной неглубокий снег перед собою, двинулся поперек реки. И чем дальше я уходил от берега, тем больше расходилась вширь черная полоса парящей от мороза воды по фарватеру, тем меньше становился напарник, пеньком застывший на яру.