Империя пера Екатерины II: литература как политика

После параллельной публикации вопросов и ответов императрица продолжает комментировать вопросы в очередном выпуске «Былей и небылиц» (в 4-й книге «Собеседника»). Здесь она, уже под маской умудренного годами и историческим опытом Дедушки, продолжает полемику с автором вопросов: «Дедушка мой, на сих днях читая в Собеседнике вопросы неизвестнаго и ответы на оныя сочинителя Былей и Небылиц, закрыл книгу, потом глаза. ‹…› Недолго оставались мы в ожидании; Дедушка, выпрямясь на своем кожаном кресле, сказал: „Молокососы! Не знаете вы, что я знаю, в наши времена ни кто не любил вопросов; ибо с оными и мысленно соединены были неприятныя обстоятельства; нам подобные обороты кажутся не уместны, шуточные ответы на подобные вопросы не суть нашего века; тогда каждый поджав хвост от оных бегал“» (V, 59).

Обращение Екатерины к прошлому было чрезвычайно важно, оно продолжало общую установку на осторожную, но настойчивую демифологизацию «века минувшего», то есть петровских времен. Установка памятника Петру I в 1782 году словно провела границу в политических стратегиях императрицы, все более решительно отвергавшей опору на Петра, с чьим именем она когда-то восходила на престол. В ситуации начала 1780-х имя Петра поднимается на знамя всеми недовольными ее правлением, осмеливавшимися бранить «век нынешний» и восхвалять «век минувший» (под которым имелось в виду именно время Петра). В анонимной статье это противопоставление тоже присутствовало, и Екатерине пришлось держать ответ.

Во-первых, она хочет оттенить либеральность своего правления сравнениями с прежними временами, когда всякого, дерзнувшего задать подобные вопросы царю, непременно ожидали репрессии, эвфемистически названные «неприятными обстоятельствами». Во-вторых, императрица указывает на невозможность не только самой дискуссии в прошлом, но и сочиненных ею ответов («шуточные ответы на подобные вопросы не суть нашего века»). Подчеркивая свое умение вести спор новым способом – с помощью галантной шутки и намека, – Екатерина проводила водораздел между ее правлением и некими обобщенными старыми «временами». Недаром она только что «узнала» себя в портрете милостивой и любящей правду Фелицы, при которой разрешено «знать и мыслить». Ретроспективная антиутопия, основанная на проведении наглядных параллелей между современным веком и «веком минувшим», впервые открыто и убедительно нарисованная Державиным, послужила для Екатерины моделью нового мифотворчества, – удачным образцом интерпретации настоящего в свете уродливого прошлого. Державин не зря вспоминал это прошлое:

Там с именем Фелицы можно
В строке описку поскоблить,
Или портрет неосторожно
Ея на землю уронить.
Там свадеб шутовских не парят,
В ледовых банях их не жарят,
Не щелкают в усы вельмож;
Князья наседками не клохчут,
Любимцы въявь им не хохочут
И сажей не марают рож[174]

.

Императрица немедленно взяла на вооружение стратегию Державина. Продолжая «Были и небылицы», она писала: «Дедушка ходя и прикашливая твердил непрестанно меж зубов повторенной 14 вопрос, который напечатан на 165 странице Собеседника части третей, подобно сему: хем, хем, хем.

NB. Хем хем изображает дедушкин кашель.

Хем хем, от чего хем хем, в прежние времена хем хем, шуты хем хем, шпыни, хем хем, и балагуры, хем хем, чинов не имели: хем хем хем, а ныне имеют, хем хем хем хем, и весьма большие. ‹…› Отдохнув несколько, начал разбирать подробно члены его, и говорил: от чего?.. от чего?.. ясно от того, что в прежния времена врать не смели, а паче писменно без, хем хем хем, опасения. О! Прежния времяна! Сию строку кончили паки множество хем-хемов. За сими следовало в очередь: Шуты (Дедушка всех сих по имянам знает, начиная с древних, отличившихся и отличенных во всех пяти эпохах нашей истории).

NB. Отец его при доме Князя Цесаря с ребячества находился и в оном, вместе с сыном Князя Федора Юрьевича Ромадановскаго, сказывают будто воспитан был, где случаи имел много о старине слышать; он помнил маскерад, где Бахус, сидящий на бочке, в провожании семидесяти кардиналов переехал через Неву, знал также наизусть похождение неусыпаемой обители. Дедушка часто и много сам разсказывает о свадьбе в ледовом доме…» (V, 54, 56–57).

Этот дедушкин «хем, хем, хем» вспоминал Державин в 1789 году в своей шутливой оде «На Счастие». Говоря о Екатерине, поэт описывает ее литературные вкусы и излюбленные жанры:

Не ссоряся никак ни с кем,
Для общей и своей забавы
Комедьи пишет, чистит нравы
И припевает: хем, хем, хем![175]