Империя пера Екатерины II: литература как политика

На эту сцену – мгновенно узнаваемую читателями – и намекает скромный повествователь «Былей». В то же самое время фразочка императрицы содержит очевидный намек и на новый текст Фонвизина, присланный в «Собеседник», – на его «Всеобщую придворную грамматику». Это сочинение Фонвизина было нацелено на конкретных придворных и на саму придворную жизнь. При этом Фонвизин в новом тексте воспользовался стратегией «Былей и небылиц», позволяющей колкости по адресу ближайшего окружения императрицы. Он позаимствовал собственный метод Екатерины и усилил его. Однако то, что было позволено императрице, не позволялось частному лицу. «Всеобщая придворная грамматика», памфлет и на вельмож, и на саму Екатерину, не была пропущена к публикации (она будет опубликована лишь в 1894 году). Сентенция рассказчика «Былей» «мы и грамматику худо знаем» служила предостережением – мол, мы не понимаем такой «грамматики» и не собираемся ее «знать» (то есть разгадывать ее намеки).

Неожиданно упоминая «проповеди», Екатерина имела в виду другое сочинение Фонвизина – «Поучение, говоренное в Духов День иереем отцом Василием в селе П***» (сам автор в примечании называет свой текст «списком» с проповеди отца Василия)[187]. Судя по всему, именно эти две рукописи Фонвизина она задержала у себя, отказавшись от совещаний с Дашковой и заявив о прекращении всех дальнейших споров с автором, чье имя она уже знает. Екатерина поступила чрезвычайно ловко. Если «Всеобщую придворную грамматику» она не пропустила, то второе сочинение – «Поучение» Фонвизина – было разрешено напечатать в 7-й книге «Собеседника». Вольтерьянская, антиклерикальная сатира на сельских священников и их прихожан была ей не страшна.

Екатерина, видимо, некоторое время обдумывала свой ответ Фонвизину; в черновой версии ее послесловия не было еще намека на «Всеобщую придворную грамматику» и на «Поучение, говоренное в Духов День». В этом первоначальном варианте весь приведенный выше фрагмент кончался так: «И такъ ябедниками заниматься не наше дело, почитая больно об нихъ и говорить» (V, 139). В конце концов, как представляется, императрица, следуя общей аллюзионной парадигме «Былей и небылиц», нанесла два «точечных» полемических удара, желая дать понять и Фонвизину, и Дашковой, что она владеет всей информацией об авторе.

Екатерина знала, что Фонвизин продолжает работать над каким-то сочинением, слухи доносили, что это что-то вроде «Завещания Панина». П. А. Вяземский писал: «Рассказывают, что он (Фонвизин. – В. П.), по заказу графа Панина, написал одно политическое сочинение для прочтения наследнику. Оно дошло до сведения императрицы, которая осталась им недовольною и сказала однажды, шутя в кругу приближенных своих: „худо мне жить приходит: уж и г-н Фонвизин хочет учить меня царствовать!“»[188] Речь шла о статье Фонвизина «Рассуждение о непременных государственных законах» (написана в 1782–1783 годах, в последний год жизни Н. Панина). Сочинение не было закончено, но распространялось в списках; именно оно должно было быть передано Павлу при его вступлении на престол.

Заключая свой разговор о «Вопросах» и его авторе, рассказчик «Былей и небылиц» (то есть сама Екатерина) намекнул своим читателям, как и Шувалову (ИИИ), что более не считает последнего автором «Вопросов». В первый раз ИИИ был явственно отмежеван от загадочного «вопросителя» и даже противопоставлен ему: «NB. Друг мой ИИИ, которой больше плачет, нежели смеется, чрезвычайно грустен; вчера пришел ко мне, говорил с жаром и досадою, спрашивая, для чего вы напечатали вопросы? Видно опасается, чтоб друг мой ААА не поставил оных на его счет. Я старался успокоить его, но в том не преуспел» (V, 71).

Сам тон описания ИИИ сменился с язвительно-холодного на сочувственно-покровительственный: рассказчик «Былей и небылиц» даже «старался успокоить» грустного ИИИ, опасающегося, что «Вопросы» могут «поставить» «на его счет», то есть заподозрить и ложно обвинить царедворца в новой крамоле. Ссориться с влиятельным ААА, то есть с Нарышкиным, Шувалов совсем не хотел.

Однако теперь Екатерина разобралась во всем. Она более не приписывает ИИИ-Шувалову авторство вопросов и сама подсмеивается над такой возможностью. Речь идет о каком-то визите ИИИ и о его «беспокойстве» в связи с подобным подозрением. Вполне возможно, Екатерина намекала на реальный визит и на реальный разговор с Иваном Шуваловым, во время которого и был установлен истинный автор «Вопросов». Старый интриган, всерьез обеспокоенный сложившейся ситуацией, мог прояснить все qui pro quo и сообщить Екатерине об авторстве Фонвизина.