Империя пера Екатерины II: литература как политика

Императрица воспользовалась аллегорическим языком Фонвизина, но переформатировала его по своим лекалам. В ее интерпретации полемические сочинения бывшего секретаря Никиты Панина, оставшегося без службы по смерти его патрона, имеют целью лишь сыскать «место начальное», как она выразилась в своей «Челобитной». Не случайно, далее ее памфлет содержит «биографию» Ы, а в главе III «О сироте» сохранилась среди множества зачеркнутых вариантов выразительная фраза: «Лишась начальника, осиротев, остался один» (V, 179). Намек на «сиротство» Фонвизина уже не нуждался в дополнительных комментариях. Екатерина по-имперски прочла содержательную часть полемических статей Фонвизина, сведя их к попытке дерзкого автора привлечь ее внимание и получить новое служебное назначение. В этом споре победил любимец Екатерины, балагур, весельчак ААА – Л. А. Нарышкин. Именно в эти же октябрьские дни 1783 года, когда, по всей видимости, Екатерина сочиняла свой последний ответ Фонвизину, при дворе любимый «арлекин» императрицы пародирует речь Дашковой, произнесенную на первом заседании Российской академии. В присутствии Дашковой, как описывал Державин, Нарышкин комически представлял «пухлые» и «высокопарные» выражения княгини[196]. «Врачи», «целители» монархии решительно вытеснялись властью. Эпоха правдиных и стародумов подходила к концу, а вместе с ней сходили с политической арены Панины, Дашкова и Фонвизин.

Глава четвертая «Свет с Востока»: власть и масонство

Завесу, где сокрыт обман людских умов,

Где создан храм ему на мраке звонких слов,
Для пользы сограждан безстрашно открываешь,
Пред ослеплением свет чистый возжигаешь.

Растущий виноград. 1786, февраль. С. 43

Мартышки в воздухе явились…

Г. Р. Державин. На Счастие

В середине 1780-х годов просвещенная публика обеих столиц оказалась зрителем нового идеологического и политического проекта, представленного императрицей Екатериной II. С самого начала 1786 года на сценах Эрмитажного театра, Санкт-Петербургского театра, а затем и на московской сцене с большим успехом играются три ее комедии, объединенные откровенным антимасонским содержанием: «Обманщик», «Обольщенный» и «Шаман Сибирский».

Старомодные, по меркам 1780-х годов, комедии, написанные в той же аллюзионно-памфлетной стилистике, что и ранние комедии 1772 года, тем не менее затрагивали важнейшие на тот момент идеологическо-политические задачи, а именно: осмеяние и борьбу с масонством – прежде всего с московскими мартинистами («мартышками», по выражению Екатерины) и их лидером Н. И. Новиковым, пытавшимся в своих благотворительных и издательских начинаниях вытеснить правительство из всех гуманитарных сфер, включая образование и религиозное воспитание.

Важно было и то, что масоны обладали широчайшими заграничными связями, по сути, выводящими их, а заодно и наследника Павла Петровича, вовлеченного в движение, из-под политической юрисдикции русского монаршего правления. Как и в случае с «Антидотом», императрица привлекла в свою антимасонскую коалицию надежных европейских корреспондентов – барона Ф. М. Гримма, а также И. Г. Циммермана. Однако теперь императрица вступила в борьбу с открытым забралом – публика прекрасно понимала, кто является автором комедий. Они были немедленно переведены на французский и немецкий языки, поставлены на немецкой сцене, а сама императрица внимательно следила за отзывами на них в печати.