Империя пера Екатерины II: литература как политика

Это была настоящая политическая битва, начатая Екатериной и ее антимасонскими публикациями, своего рода интеллектуальная «контрабанда» в мире постпросветительской Европы, отошедшей от рационализма и увлеченной «шаманизмом». Борьба императрицы шла под флагом защиты идеалов века Просвещения, разума, знаний от суеверий, мистики и лженауки, то есть под флагом французской «Энциклопедии», на которую она прямо и неоднократно ссылалась как на источник вдохновения для своих комедий. При этом вся Европа рассматривалась в качестве сцены для этих политических спектаклей. И. Г. Циммерман писал Екатерине 15 февраля 1786 года, после получения известия о первых антимасонских комедиях: «Ах, какое красивое зрелище – увидеть мир действительно погруженным в дурачества; увидеть Германию, наполненную принцами, генералами, литераторами, людьми всякого сорта, кои танцуют как безумные под дудку всякого обманщика, который называет себя иллюминатом или магом; видеть, что в нашем веке гуманности, хотя, правда, и не сжигают множество бедных женщин, обвиненных в колдовстве, но в лучших домах Парижа и Берлина охотно приглашают колдунов на обед или ужин. И потом видеть самую великую Государыню вселенной, которая публично смеется над всеми этими безумствами и подает пример парижским дамам, целым легионам писателей, огромной части немецких дворов, стольким принцам и – возможно – нескольким королям, настоящим и будущим. Две русские комедии – „Обманщик“ и „Обманутые“ (sic. – В. П.) составили эпоху в Европе. Теперь уже не полуденные страны просвещают северные – теперь север дает просвещение полуденным краям. Теперь с берегов Невы к нам идет Просвещение. Я прошу, я умоляю, Ваше Императорское Величество перевести эти русские комедии на французский и немецкий. ‹…› Все эти безумства, над которыми Ваше Величество смеется, практикуются в обществах столь многочисленных и устрашающих, что надо иметь твердый ум, чтобы смеяться над ними»[197].

Таким образом, комедийный триптих Екатерины рассматривался во вселенском контексте как борьба с общеевропейским антипросветительским движением, охватившим страны и элиты. Как и в 1772 году, теперь – в середине 1780-х – императрица приступила к антимасонской кампании последовательно и систематично. В зеркале комедии должно было отразиться то представление о масонах, которое Екатерина хотела распространить в обществе, – тот миф, который имел целью дискредитировать это движение, представить масонов смешными и даже преступными шарлатанами, нелепыми в своих претензиях заменить и заместить идеологию патрональной монархии своими организациями, подчиняющимися чужим лидерам и стоящим за ними иностранным дворам.

Екатерина и масоны: когда произошла перемена в политике

Исследователи сходятся во мнении, что первоначально Екатерина толерантно относилась к масонству и лишь в 1780-е годы начала систематическую борьбу с ним. Действительно, в окружении императрицы почти все были масонами, включая ее тогдашнего статс-секретаря и помощника в литературных делах А. В. Храповицкого. Еще в письмах к барону Гримму 1779-го – начала 1780 года императрица с иронией рассказывала, как сама терпеливо изучала масонские учения, как «члены масонского братства» наперебой представляли ей свои «товары», желая «совратить» на свою сторону: «Желая удовлетворить любопытству одного больного, я принялась читать все масонские глупости и нелепости, и так как по этому случаю мне приходилось ежедневно подсмеиваться над многими, то члены масонского братства наперерыв друг перед другом знакомили меня со своим учением, в надежде совратить меня на свою сторону. Все продавцы горчицы приносили мне самую свежую горчицу изо всех стран и изо всех лож…»[198]

Императрица прочитала, как она уверяет, большое количество печатных и рукописных материалов и пришла к убеждению, что франкмасонство «принадлежит к числу величайших уклонений, которым предавался человеческий род»[199]. Как видно из писем к Гримму, в этот период русские масоны пытались вовлечь императрицу в свои сети, заручиться ее поддержкой. В тех же письмах насмешка, ирония должны были свидетельствовать – для европейского адресата – о снисходительно-мягком отношении к масонам.

Однако в реальной политике, обращенной к масонству, уже к концу 1770-х годов происходят серьезные сдвиги. Когда же случилась эта перемена, почему императрица сменила свое безразлично-насмешливое отношение на подозрительно-раздраженное?