Империя пера Екатерины II: литература как политика

Историк масонства М. Н. Лонгинов, опиравшийся во многом еще на свидетельства современников, сообщал: «В 1779 году Шведское масонство возбудило уже некоторые подозрения со стороны правительства, так как намерения Шведского двора сделались довольно сомнительными. Петербургский полицмейстер Петр Васильевич Лопухин по приказанию начальства два раза был в Гагаринских ложах „для узнания и донесения Ея Величеству о переписке их с герцогом Зюдерманландским“»[200].

Эта связь петербургских – «гагаринских» – лож (князь Г. П. Гагарин после поездки в Швецию в 1779 году сделался гроссмейстером Великой национальной ложи России) со шведским масонством была установлена и признана императрицей «непристойной»[201]. Ложа была закрыта в 1779 году, а сам Гагарин вынужден был покинуть Петербург и переехать в Москву. Историк С. В. Ешевский имел в своем распоряжении достаточно письменных свидетельств, чтобы констатировать: «Если есть основание думать, что московские масоны находились издавна в сношениях с германскими ложами и в зависимости от них, то положительно известно, что петербургские стояли в зависимости от Швеции»[202].

Екатерину особенно раздражала связь русских лож с двумя высокородными масонами – шведским королем Густавом III и его братом герцогом Карлом Зюдерманландским. Императрица, несомненно, знала о влиянии шведского двора на наследника Павла Петровича, вокруг которого сосредоточились основные сторонники шведской системы «Строгого наблюдения», все – ближайшие друзья наследника, такие как князь А. Б. Куракин и вышеупомянутый князь Г. П. Гагарин, князь Н. В. Репнин, О. А. Поздеев (прежде служивший под командованием Петра Панина).

За спиной всей этой группы стоял Никита Панин, давний сторонник шведской конституционной монархии (впрочем, в реальности нарушенной в 1772 году Густавом III, осуществившим переход к абсолютной монархии) и так называемой «северной» внешнеполитической доктрины России. Никита Панин, как свидетельствует записка Особой канцелярии министерства, участвовал в ритуале принятия Павлом масонства[203]. По рукам ходили тексты масонских песен, в которых Никита Панин прямо назывался главным советчиком в деле принятия наследником масонства:

О старец, братьям всем почтенный,
Коль славно, Панин, ты успел:
Своим премудрым ты советом
В храм дружбы сердце Царско ввел[204]

.

Наиболее вероятным следует признать суждение Е. С. Шумигорского о том, что Павел был принят в масоны в конце 1770-х годов, еще в России, до своего заграничного путешествия 1781–1782 годов[205]. Хотя масоны старательно уничтожали все бумаги, связанные с Павлом, сохранилась (и позднее, в 1792 году, сделалась известной Екатерине) переписка масона и сподвижника Новикова профессора Московского университета И. Г. Шварца, немца на русской службе, с герцогом Гессен-Кассельским, где упоминалось, что не Панин, а князь Куракин послужил инструментом для приведения Павла в масонскую ложу[206].

Именно в 1779 году над масонами разразилась первая гроза – и причиной ее стали известия об увлечении Павла Петровича масонством. Секретарь Великой Провинциальной ложи И. В. Бебер в своих записках рассказывал: «Так как масонство привлекало к себе очень многих из самых знатных лиц, то это возбудило в императрице некоторое недоверие, в особенности потому, что князья Куракин и Гагарин были известные любимцы великаго князя Павла Петровича, и она выразила свою щекотливость по этому предмету сначала сатирическими брошюрками, из которых одна называлась „Противо-нелепое общество“»[207].

Императрица, как сообщал Бебер, «щекотливость» «выразила так громко, что тогдашний обер-полицмейстер, бывший членом ордена, посоветовал нам оставить работы и покинуть прекрасно устроенное помещение ложи»[208]. «Гагаринские» ложи в Петербурге были закрыты.

Скорее всего, именно в конце 1779 года – в самом начале 1780-го, параллельно с насмешками над масонами в письмах к Гримму, Екатерина сочиняет свой сатирический памфлет «Тайна противо-нелепого общества (Anti-absurde), открытая не причастным оному»[209]. Текст памфлета вышел в начале 1780-го на французском и немецком (в обоих случаях местом издания был обозначен Кёльн), а спустя некоторое время – на русском. Книга продавалась в книжных лавках в 1780 году, а указанная в тексте памфлета дата «1759» – очередная мистификация императрицы. Памфлет был издан анонимно, но авторство императрицы не вызывает никаких сомнений не только из-за сходства использованных в памфлете выражений с ее позднейшими сочинениями, типа «Были и небылицы» или «Общества незнающих ежедневная записка», которые появятся через несколько лет. Текст был переведен с французского А. В. Храповицким, о чем тот сообщал во время следствия 1793 года. В записках Храповицкого от 7 августа 1793 года есть признание, что он «перевел Société anti-absurde, сочинение Ея Величества»[210].