Империя пера Екатерины II: литература как политика

Между тем сатирическая панорама, при всей гротескности, свидетельствовала о хорошей информированности Державина не только о политических событиях, но и об отношении к ним в придворных кругах. Конец 1788-го – начало 1789 года – очень напряженный, кризисный период в политике, когда в запутанном клубке союзов и контрсоюзов пытались участвовать чуть ли не все европейские страны. Именно в этот период международный кризис приобретал угрожающие черты – войны грозили перерасти в общеевропейскую войну, а короли внезапно заболевали, умирали или сходили с ума.

После успехов первой войны с Оттоманской Портой (1768–1775), присоединения Крыма в 1783 году, триумфального путешествия в Крым в 1787 году русский двор внезапно оказался перед лицом новых угроз со стороны, казалось бы, сильно ослабленного противника. В начале августа 1787 года русский посол в Константинополе Я. И. Булгаков был приглашен для беседы, во время которой турецкая сторона ультимативно потребовала возвращения Крыма. После этого Булгаков был заключен в Семибашенный замок, что на дипломатическом языке Турции означало объявление войны. 13 августа 1787 года Султан Абдул-Хамид (правил в 1774–1789) объявил войну России. Турки высадились под Кинбурном, пытаясь отрезать Крым от материка. Началась длительная Кинбурн-Очаковская операция, закончившаяся полным разгромом турок и взятием Очакова в декабре 1788 года. Как писал Державин, Фортуна взялась играть с Россией в самых болевых точках ее геополитических интересов:

Стамбулу бороду ерошишь,
На Тавре едешь чехардой (I, 246).

Если первая строчка относится к действиям русской армии против турок – медленному выдавливанию турок из Европы (Фортуна помогает «ерошить» бороду туркам), то вторая строка описывает неустойчивую ситуацию с Крымом – Тавридой или Тавром[386]. Осенние месяцы 1788 года Григорий Потемкин, главнокомандующий армией, проводит в большой тревоге. Его действия кажутся слишком нерешительными, а в конце сентября, после известий о гибели от бури части кораблей Севастопольского флота, Потемкин и вовсе впадает в отчаяние и требует уволить его или даже отдать Крым туркам, эвакуировав жителей[387]. Екатерина сама была встревожена ситуацией, которая могла открыть туркам дорогу «в сердце Империи»[388].

Кроме того, Густав III, король Швеции и кузен Екатерины, воспользовавшись тем, что русская армия сконцентрирована на южных границах, начал военные действия в Северном море[389]. За спиной Густава стояли Англия и Пруссия, убедившие воинственного короля вступить в союз с султаном. Торжественно объявляя о намерении отмстить за поражение прадеда Карла XII под Полтавой и требуя от России вернуть все земли, утраченные в первой половине XVIII века, рыцарствующий король-масон отправил армию на Фридрихсгам и Нейшлот, а флот – на Кронштадт и Петербург. Однако в июле 1788 года русская эскадра под командованием С. К. Грейга потопила шведские корабли в Финском заливе. Державинская строчка о Стокгольме повествует о неудачной авантюре Густава, которому не благоприятствует Фортуна:

Задать Стокгольму перцу хочешь… (I, 246)

Вообще же, помимо этой «международной» строфы, Державин в своей оде несколько раз окказионально упоминает Густава. Говоря о добродетелях Екатерины, Державин констатирует:

Разя врагов, не ненавидит,
А только пресекает зло;
Без лат богатырям и в латах
Претит давить лимоны в лапах,
А хочет, чтобы все цвело (I, 251).

Далее, говоря о собственных «несчастиях», Державин пишет:

А ныне пятьдесят мне било,
Полет свой Счастье пременило,
Без лат я Горе-богатырь

(I, 253).

Характерно также, что все упоминания даются через отсылки к сочинению Екатерины «Горебогатырь Косометович». Упоминание о Горе-богатыре появляется и в стихотворении Державина «К Эвтерпе», напечатанном в феврале 1789 года и также им самим отнесенном к более позднему времени[390]. В начале февраля Потемкин, как было указано выше, не без труда отговорил императрицу представлять этот «бюрлеск» на публичной сцене в Петербурге в присутствии дипломатов[391]. На некоторое время все театральные постановки и ажиотаж вокруг этого сочинения императрицы были остановлены. Таким образом, пик упоминаний о Горе-богатыре приходится на январь – начало февраля 1789 года, что также совпадает с предполагаемым временем написания оды, насыщенной самыми заметными, новомодными реалиями.

«Безумный мир! Безумцы короли! Безумен их союз!»