Империя пера Екатерины II: литература как политика

26 ноября. Разговор о Короле Английском…

30 ноября. Из газет Немецких сказывать изволила, что Король Английский с ума сошел. ‹…› Во время волосочесания получена депеша графа Воронцова, где точно настоящее сумасшествие утверждается…

3 декабря. Разбирали Английския газеты, и переводили по Французски относящееся к королевской болезни. – Граф Воронцов пишет, будто ему легче, начинает узнавать людей, но в речах ни малейшей связи нет; хотят обождать созывом Парламента для утверждения Регента…

7 декабря. Пред выходом к волосочесанию, говорено с жаром и твердостию о перемене, в Англии ожидаемой, которая может быть полезна…[396]

Я. К. Грот, следуя своей логике сопоставления Фортуны с Екатериной, комментировал эту строку Державина как очередной триумф русской политики: «Английская королева, после помешательства супруга ея Георга III в конце 1788 г., домогалась регентства с устранением от него Вельскаго принца и заискивала расположения России»[397]. Между тем политическая расстановка сил была совершенно иной. Действительно, супруга короля Шарлотта (Мекленбург-Стрелицкая, 1744–1818) активно участвовала в заговоре по установлению регентства при безумном короле. Ее действия поддерживал премьер-министр Питт, давний противник Екатерины. Во главе противоположенной партии стоял молодой регент, принц Уэльский, сын Георга и Шарлотты, также претендующий на регентство и поддерживаемый так называемой «партией патриотов». Екатерина именно с ним связывала все надежды, поскольку ожидала, что на смену Питту придет Чарльз Джеймс Фокс, член правительства, лидер радикального крыла вигов, противник Питта[398]. Именно такой политической перемены жаждала Екатерина: в приходе к власти принца и Фокса она видела возможность улучшения русско-британских отношений и разрушения союза Англии с Пруссией[399]. 27 ноября 1788 года Екатерина писала Потемкину о потенциальном раскладе сил: «Теперь Аглинский Король умирает, и естьли он околеет, то авось-либо удастся с его сыном (который Фокса и патриотической аглинской партии доныне слушался, а не ганноверцев) установить лад»[400].

Таким образом, в оде «На Счастие» не Екатерина, а злобная Фортуна, куролеся и совершая непредсказуемые деяния, «наряжала» Темзу в фижмы, то есть возводила на престол королеву Шарлотту. Сама же Екатерина не только не поддерживала Шарлотту, но и весьма скептически отзывалась о ее характере:

11 января. Из почты читать мне изволила, что в рассуждении Регентства, Королева Английская с министерством противится партии сына своего, Принца Валлийского, и нарочно хотят власть его ограничить, дабы, отказавшись от правления, оставил оное Королеве; сие пишет Граф Воронцов. ‹…›

14 января. Сказывать изволили, что есть вести, будто королева Английская приняла регентство: «Она глупа и жадна до денег». ‹…›

19 января. Продолжение разговора о Короле Английском, надежда на Наследного Принца; его коротко знает Сегюр; он пострел, но умен, и когда введет в Министерство Портланда и истинных патриотов, то для нас будет полезно. ‹…› Теперь нет шести почт из Англии и может статься, что сделалась революция[401].

Екатерина была невероятно потрясена событиями в Англии, она неоднократно жаловалась Храповицкому, что неизвестность положения вызывает у нее приступы отчаяния. Переходя от сомнений к надежде, императрица интенсивнейшим образом обсуждала английские дела: